Александр Гельман - Последнее будущее

Боже,
как ты меня оберегал,
я не могу себе объяснить,
почему, за какие заслуги?
Поступки, не делающие мне чести,
никто не заметил,
слова, из-за которых
я буду переворачиваться в гробу,
никто не расслышал,
о моей чудовищной лени,
благодаря которой /только благодаря ей/
я избежал участия в неприглядных сценах,
никто не знает,
мои колебания, истерики,
перед тем как сделать
те несколько достойных шагов в моей жизни,
за которые я вправе себя уважать,
остались в тени.
Боже, как ты меня щадил!
За что мне такая честь, такой респект,
чем я должен ответить, как отблагодарить?

Я отпустил свое имя,
оно улетело, как птица,
и вот я сижу безымянный,
никак меня не зовут.

Никто меня больше не ищет,
никому я больше не нужен,
теперь я круглые сутки
принадлежу себе одному.

Без имени больше свободы,
без имени меньше лукавства,
я стал гораздо мудрее
с тех пор, как никак не зовусь.

Иногда пытаюсь вспомнить,
как меня звали раньше,
на звуки какого слова
оборачивалась голова

Увы, я забыл это слово
и, честно сказать, не жалею -
я пришел сюда безымянным,
безымянным отсюда уйду.

Нога поднимается,
ненадолго задерживается в воздухе
и опускается,
другая нога поднимается,
ненадолго задерживается в воздухе
и опускается.

Какое это счастье,
какая это радость – шагать, ходить,
прогуливаться,
поворачивать направо,
поворачивать налево,
пойти вдруг обратно, назад,
совсем в другую сторону.
Ходить, ходить, пока не находишься,
пока не надоест, пока не устанешь,
пока не захочешь присесть.

Какая это радость,
какое это счастье – сидеть, посиживать,
привольно распластать ягодицы
на скамейке в скверике.
Сидеть и смотреть.
Смотреть направо, смотреть налево,
смотреть на небо, смотреть на людей,
на каждого, кто проходит:
«Ах, какой!», «Ах, какая!»
Сидеть и смотреть,
пока не насидишься, не насмотришься,
пока не захочется встать.

Какое это счастье,
какая это радость – подняться,
встать, ощутить себя на отдохнувших,
помолодевших ногах
и опять двинуться в путь,
пойти, зашагать.

Нога поднимается,
ненадолго задерживается в воздухе
и опускается,
другая нога поднимается,
ненадолго задерживается в воздухе
и опускается.

Господи, как я тебе благодарен,
что побывал на этом свете,
стоял на этих ногах,
сидел на этой заднице,
смотрел этими глазами,
думал этой головой...

Листьям наплевать на корни -
на распростертых ветках,
зеленые, счастливые,
они сверкают под солнцем -
что им корни, зарытые в почву,
куда закапывают трупы птиц, людей,
где всегда сыро, тесно,
шастают голодные черви...

Листьям наплевать на корни,
они никогда не видели друг друга,
только изредка, очень редко,
ночью листьям снятся корни,
они не знают, что это, кто это,
утром они просыпаются,
покрытые капельками росы.

Щемящее сожаление выросло в груди -
теперь ты будешь жить с ним
оставшиеся дни.
Может быть, пришел не туда, куда шел,
может быть, бежал, а надо было ползти,
не ищи первопоследних причин,
смотри, сколько нитей,
а узел один.

Окутанная, опутанная
собственной судьбой,
обвязанная рукавами, штанинами
недугов и надежд,
душа моя мечется внутри себя,
как в охваченной пламенем комнате
без дверей:
длиннее размаха рук моих
цепь на моих руках.

Эй, эй! Откуда-нибудь!
Придите, явитесь, проснитесь!
Звать – вечная наша работа
Зовем засвидетельствовать,
вспомнить, забыть, оглянуться,
зовем Бога, зовем черта,
зовем все время, без передышки -
близких, далеких, кого попало,
на свадьбу, на войну, на выборы,
в постель, в космос,
отовсюду сюда, ниоткуда никуда,
когда уже поздно зовем,
когда еще рано зовем,
звать – вечная наша работа.
Дышать значит звать,
звать значит жить,
мертвые не зовут,
живые не дозовутся.

Не хочу вникать ни во что,
пусть все проплывает, пролетает,
обходит, объезжает, обгоняет,
мимо, мимо,
пусть ничто не прикасается, не прислоняется
ни сзади, ни сбоку,
не хочу вникать ни во что.
Не хочу всматриваться,
не хочу вслушиваться, вдумываться, втягиваться,
пусть катится все, что способно катиться,
все квадратное, все круглое,
все, что имеет колеса, шестеренки,
мерзости, милости,
пусть все пролетает мимо,
вперед, дальше, шагом марш, бегом -
не хочу вникать ни во что!
Хочу в тишине дойти до угла,
которого никто не минет.

Ничего не осталось
от того, чего не было -
от всего, что мерещилось,
что обещалось,
от неслучившегося,
неполучившегося,
о чем я мечтал,
на что уповал.
Ничего не осталось.
Сгорели надежды.
Из горсточки пепла
сложены буквы
этих тринадцати строк.

Он меня узнает с трудом,
когда встречает не там, где обычно -
в рюмочной у театра Маяковского.
Я старше его лет на тридцать,
в этой рюмочной я перестану появляться
гораздо раньше, чем Вася.
Интересно, обратит он внимание,
что давно что-то меня не видать?
Как ни во что другое верую:
если в рюмочной у театра Маяковского
Вася душу мою грешную помянет,
Всеблагой проявит снисхождение
и меня, недостойного, в рай определит.

Кто-то смотрит вперед, когда я смотрю назад,
когда я смотрю вниз, кто-то смотрит вверх,
поэтому давайте держаться друг за друга,
только вместе мы всё увидим.

Кто-то помнит то, что у меня вылетело из головы,
у кого-то вылетело из головы то, что я помню,
поэтому давайте держаться друг за друга -
только вместе ничего не забудем.

Кто-то сказал правду, когда я соврал,
кто-то соврал, когда я сказал правду,
поэтому давайте держаться друг за друга -
только вместе ничего не утаим

Кто-то будет жить, когда меня уже не будет,
как я теперь живу, когда многих уже нет,
поэтому давайте держаться друг за друга -
только вместе будем жить долго.

Смириться с тем,
что получилось:
с тем, что вышло,
с тем, что не вышло.
Смириться с тем,
что лучше уже не получится -
или так же, или хуже,
смириться – и не плакать, а радоваться,
что хоть что-то получилось,
могло ничего не получиться,
сама жизнь могла оборваться
в любую минуту.
Смириться и гордиться
тем, что смирился.