Иван Горбунов - Самодур

Данила Григорьич.

Опосля этого на свете жить нельзя.

Зоя.

Ежели всякого именитого почетного гражданина, да всякая голь, можно сказать, будет в суд таскать. Да по какому праву? Да что это за времена пришли?

Данила Григорьич.

Времена пришли тяжкие! Не то что, например, что, а всякий норовит, как бы тебя за ворот, да к мировому. Грешным делом загуляешь, в газетах отпечатают. Развелось теперича этой сволочи: за рубль серебром так тебя опозорит, и в город не показывайся. По ряду-то идешь, словно сквозь строй, все на тебя смотрят, чуть не подсвистывают. Читали мы, думают, про твои дела! А какие дела? За свои деньги пошумели. Экие дела важные!

Зоя.

Про нашу сестру тоже описывают.

Данила Григорьич.

В старину, бывало, на перекрестках шарманки игрывали, али кто раек показывал: извольте, город Париж, как доедешь, угоришь… Никому обиды не было. А нынче на перекрестках-то, как собаки, на тебя бросаются с этими газетами. Извольте получить описание, как вчерашнего числа такие-то купцы в Сокольниках всю посуду перебили. Занятное происшествие, оттого и дети к родителям страху не имеют. Сын не должен знать, что отец делает. А теперича он прочитает в газетах… Про тятеньку-то вон что означено, говорит, вон какие дела: стало быть и мне можно, и давай чертить. От этого от самого.

Зоя.

Уж именно, Данила Григорьич, может я и грешу, а что… ей-Богу!..

Данила Григорьич.

А этот, маиор-то! Вот выжига-то! Как было он меня смазал-то! На какую штуку поддеть-то хотел.

Зоя.

Уж захотели вы!

Кучер( входит ).

Как угодно, а поймать нет никакой возможности… один страм.

Данила Григорьич.

Где же он теперь?

Кучер.

В Роговскую ударился, там где-нибудь. Городового просили, чтоб подержал. Нам, говорит, невозможно. Коли ежели он что украл, объявку подайте, а ежели по своей воле идет – ничего. Нам, говорит, притеснять публику не велено. Пущай, говорит, ходит: Москва велика.

Данила Григорьич.

Дурак! Ты должен был говорить, что этот молодец от своего хозяина скрывается.

Кучер.

Говорили, да ничего не поделаешь. Мы, говорит, подозрительных людей останавливаем. Ежели бы, говорит, он ночью, например, шел… с узлом…

Данила Григорьич.

Вот, пошли дурака-то.

Кучер.

Как угодно, а что невозможно… ( Уходит ).

Данила Григорьич.

Один сын распутный, другой из дому родительского убег, племянник говорит, что я его ограбил… Что же я, например? Как ты меня понимаешь?

Зоя.

Одна неблагодарность! Истинно, можно сказать…

Данила Григорьич.

Молчи! ( К жене ). Как по твоему?

Матрена Панкратьевна.

Что с тобой, батюшка?

Данила Григорьич.

Это я к тому, например, что все против меня пошли. ( Матрена Панкратьевна плачет ). Эти самые твои слезы с детей взыщутся, потому все это они…

Матрена Панкратьевна.

Батюшка, Данила Григорьич, послушай ты моего бабьего разуму: выгони ты из нашего дому это отродье проклятое, пущай хошь по миру ходят.

Зоя.

Вот тогда и узнают, что вы для них значили. Этакая неблагодарность, этакая черная неблагодарность! Господи, прости ты мое великое согрешение…

Данила Григорьич( к жене ).

Это ты так точно! Конченое дело! Эй, кто там? ( Показывается в дверях девушка ). Этак будет вернее. ( К Зое Евграфовне ). Так ты лети сейчас, тут недалеко, ( Жене ). Дай ей два пятиалтынных на извозчика. Может, он там за вечерней. Лети, и чтобы он, например, сюда шел: мол, Данила Григорьич пристроить хочет, будет, мол, шляться… Чтобы беспременно.

Зоя.

Мигом я тебе это дело обработаю.

Данила Григорьич.

Старайся. Ты меня знаешь?

Зоя.

Если бы, кажется. ( Махнув рукой )… Ну, да уж что говорить!.. ( Утирает слезы ).

Данила Григорьич.

Лукерью давай.

Матрена Панкратьевна.

Лушу?

Данила Григорьич.

Дело понятное! Живо!

Матрена Панкратьевна.

Пойдем, матушка. ( Уходит ).

ДАНИЛА ГРИГОРЬИЧ и ИВАН ПРОХОРОВ.

Данила Григорьич.

Конченое дело! Ежели теперича это дело так оставить… ( В размышлении ). Шабаш! Объявку сейчас, что, например, украл и скрывается. ( Иван Прохоров входит ). Ты мне, братец, здесь не нужен, на твое место я нашел другого.

Иван Прохоров.

Кажется, я ни в чем не причинен. Старался, кажется…

Данила Григорьич.

Я тебя на фабрику, там тебе место очистилось. И чтобы, например, как ты молодой человек, должен ты жениться. Первое дело – баловства меньше, а второе дело – будешь ты под главным приказчиком, значит, без этого тебе невозможно.

Иван Прохоров.

Вся ваша воля хозяйская, только жениться по нынешним временам…

Данила Григорьич.

Ну да, вот ты еще разговаривать будешь!

Иван Прохоров.

Я не к тому, а что боязно без привычки. В голове опять же этого не держал, все больше, главная причина, такую центру имеешь, как бы хозяину угодить, а на то, чтобы, например, что-нибудь… пустяки какие…

Данила Григорьич.

И как я теперича свою племянницу отдаю за тебя, значит, будешь ты мой сродственник, ( Иван Прохоров кланяется в ноги ) и, стало быть, должен все это ты понимать и, главное, чувствовать, что как ничтожный ты, можно сказать, человек. Христа ради, за материны слезы, я тебя взял и в люди вывел…

Иван Прохоров.

Оченно я это чувствую ( кланяется в ноги ).

Данила Григорьич.

По бедности твоей, тебе бы в солдатах быть, а я за тебя охотника нанял. ( Иван Прохоров кланяется в ноги ). Теперича как ты сейчас женишься, поедешь на фабрику, возьми с собой Егорку и чтобы строго с ним, чтобы не болтал лишнего.

Иван Прохоров.

Главная причина, не в руках он здесь; в руки ежели теперича взять его, он смирный будет.

Данила Григорьич.

Это уже твое дело.

Иван Прохоров.

У меня он, Данила Григорьич, мягче пуху будет, вашей милости, известно, по вашим делам, некогда с ним заниматься, а у меня он взгляду бояться будет. Как, значит, все я его достоинства знаю и болтать ему невозможно, потому он у меня, первым долгом, будет в струне находиться.

Данила Григорьич.

А коли ежели что, я с тебя взыщу.

Иван Прохоров.

Будьте же покойны-с. Выправим… не таких учили… И ежели которые он пустяки говорил, больше не будет ( молчание ). Прикажите написать в деревню к матушке?