Станислава Пшибышевская - Дело Дантона. Сценическая хроника.

ЭРМАН. Вашу защиту прервали, Филиппо.

ФИЛИППО ( к негодованию остальных ). Я сказал все, что собирался сказать.

ФУКЬЕ. Итак, никто?

Неистовый, уже несдерживаемый, отчаянный, хаотический протест.

ДАНТОН ( вполголоса своим ). Тихо… пускай перегнут палку!.. ( Кое-как успокаивает свой ряд; тишина, нарушаемая негромким ворчанием. )

ЭРМАН ( встает ). Допрос обвиняемых окончен, предписанный срок истек вчера. А потому я спрашиваю вас, граждане присяжные, достаточно ли вы проинформированы?

Члены жюри беспокойно поглядывают на галереи, совещаются, выражают сомнение. Настроение публики меняется: с этого момента преобладают активный пролетариат и агенты. Серьезная упрямая агрессивность, пока что в форме напряженной готовности. Среди щеголей и тому подобной публики робость и нечто вроде дурного предчувствия.

РОПОТ ( первый – нервный, шепотом ). Ах, уже… Ну, скоро увидим… О, а теперь внимание!.. ( Второй – удивленный. ) Как, уже?!.. Как это может быть? Как же так, они ведь едва начали!..

ОБВИНЯЕМЫЕ, ПЕРВЫЙ РЯД ( шепотом ). Ну, время близится… Ты дрожишь, не притворяйся! – Это от напряжения. – Все получится. Я совершенно спокоен. – Н-нну…

РЕНОДЕН, ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ЖЮРИ ( несмотря на то что некоторые выражают сомнение ). Да.

Во время совещания, а также сейчас первые неуловимые признаки общения между Дантоном и агентами.

ДАНТОН ( вскакивает, как если бы ответ Ренодена был паролем ). Слушания закончатся тогда, когда закончу я !

Ропот во втором ряду. Новое потрясение в толпе, страстное и серьезное.

ЭРМАН ( равнодушным жестом предоставляет ему слово, одновременно подавая знак жюри, которое с готовностью снова садится ). Мы только что вас допрашивали, почему же вы сразу не заявили?

ДАНТОН. Франция! Ты дожила до дня, когда самые прочные столпы Свободы оказались смешаны с немецко-еврейским отребьем и брошены на позорную скамью!

Возбужденный, даже восхищенный шепот. Кое-кто улыбается, качает головой.

ШАБО ( под недовольный гул в своем ряду, вполголоса ). Кончал бы уже! Хвастал три дня кряду, и все ему мало!

ДАНТОН. Народ! Вся моя жизнь перед тобой как на ладони. Я был тебе товарищем и предводителем пять лет. ( Волнение нарастает. Возбужденный шепот. ) Мое имя запечатлено на каждой священной странице твоей истории. Во мне, Человеке Десятого Августа, Революция воплотилась в человеческий дух, у меня во лбу сияет знак Свободы! ( Ропот, хоть и приглушенный, становится все яростней. Пульс явно участился. Первые аплодисменты – однако очень сдержанные, чтобы не заглушить оратора. ) Вместе с тобой я сверг с пьедестала прогнивший трон… ( аплодисменты, пока еще сдерживаемые напряженным вниманием, усиливаются ) а из груды щебня, оставшейся после него, за месяц создал молодую державу! ( С десяток явных одобрительных восклицаний. )

ВОЗГЛАСЫ ( пока очень редкие ). Народ не забыл, Дантон! – Мы помним, товарищ!

ГОЛОС ( неизвестно откуда ). …С помощью восьмисот тысяч, которые испарились, не оставив квитанций!

Угрожающий шум возмущения, немногочисленные робкие смешки.

ДАНТОН ( со смехом ). Вот он, уровень лжи, которой они хотят затмить славу моих заслуг! Граждане, я требую от вас ответа. ( Всякий шум прекращается. ) Предоставляет ли нам закон свидетелей защиты?

ГАЛЕРЕИ. Да! Предоставляет! Да! Да!!

ФУКЬЕ. Дантон! Нельзя обращаться к галерее!

Три или четыре человека робко его передразнивают. Смолкают при виде угрожающего молчания серьезных сторонников.

КРИКИ ( отрывистые, требовательные ). Тихо! – Не перебивать! – Пусть говорит!

ДАНТОН ( через плечо ). А ну покажи мне параграф! Ты забываешь, что этот суд учредил я! Хочешь меня поучить, да? ( Перекрикивая колокольчик Эрмана. ) Послал ли суд Конвенту наш список свидетелей?

ГАЛЕРЕИ. Да! Да-а.

ДАНТОН. Где они? На большинство вопросов мы ответим, только когда они придут! И по какому праву Эрман хочет закрыть слушания?

ВОЗГЛАСЫ ( все более многочисленные ). Верно! – Где свидетели? Суд не вправе отказывать! – Это их священное право! – Подать сюда свидетелей! – Сви-де-те-лей!

ФУКЬЕ. Конвент ответит так, как – и когда – сочтет нужным.

Слегка дезориентированные, люди утихомириваются: Конвент все еще священен.

ЭРМАН ( дипломатичнее ). Обвинение исходит от Конвента; как могут обвинители предоставлять свидетелей защиты?

На галереях еще тише; признают его правоту.

ДАНТОН. Вы слышали эту жалкую отговорку?! ( Жидкий, неуверенный утвердительный ропот. ) Французский народ! Из этой пародии на суд… ( Звонок. ) …я, Дантон, взываю к тебе! ( Потрясение. Новое напряжение. Сосредоточенное молчание. ) Меня, титана Революции, никто, кроме тебя одного, не вправе судить! ( Приглушенное одобрение. ) Раз Конвент медлит присылать свидетелей, я требую, чтобы здесь, перед трибуналом общественного мнения, предстали мои обвинители: оба Комитета. ( Все напряженно затаили дыхание. Нечленораздельные выражения волнения, восхищения, одобрения – однако все еще вполголоса. ) И тогда… ( с нажимом ) когда обе стороны выскажутся, ты, народ, решишь, кто из нас – я или же всемогущий Комитет спасения, – кто из нас виновен .

Открытые аплодисменты. Страстное волнение.

КАМИЛЛ. И кто последний защитник Свободы!

ФУКЬЕ. Вы не имеете права провоцировать публику! ( Голос изменяет ему и тонет в шуме. )

Неистовый звон колокольчика. Аплодисменты в течение нескольких секунд переходят в бурю. Крик больше ничем не сдерживается, препирательства между противниками, нейтральные изумлены, обеспокоенны, испуганны и дезориентированны.

СТОРОННИКИ. Вам ли говорить о правах! – Требуем присутствия Комитетов! Пусть Комитеты предстанут здесь! – Пускай явятся Комитеты! – Послать за Комитетами! – Легко обвинять за спиной! – Пусть Комитет взглянет в глаза Дантону! – Комитеты! – Комите-е-тыы!!!

НЕЙТРАЛЬНЫЕ. Чего они хотят?.. – Так ведь они правы. – Тут пахнет умышленным переворотом. Будем начеку! – Но это уже смахивает на мятеж! – Пошли отсюда, пока еще можно! – Бога ради, что здесь творится?! – Они что, рехнулись?!.

ПРОТИВНИКИ ( немногочисленные ). Опомнитесь! – Люди! Уважайте суд! – Это провокация, чтоб учинить бунт! – Это дело рук врага! – Остерегайтесь! – Вы защищаете заговорщиков и предателей!

На них бросаются, затыкают им рты, даже бьют. Любопытные – например, Парис – залезают на кресла.