Владилен Елеонский - Kleliae manuscriptum. Исповедь дочери патриция

Я не могла поверить в то, что мой Марк – подлый убийца, однако прибыл римский квестор, который вёл дело о дезертирах. В процессе допроса я узнала кое-какие подробности, которые ударили меня, кажется, так же, как стрела ударила в спину моего милого отца.

[…] мало того, что бежали с поля боя под ударами капенцев, они к тому же взбаламутили римский лагерь под Вейями. Дезертиры сообщили, что якобы всё римское войско разгромлено, капенцы всей массой двинулись на Рим, и беззащитный город теперь ничто не спасёт.

Римские солдаты едва не бросили осаду Вейев. Кажется, одно лишь мужество моего отца и некоторых других воинов спасло положение. Именно тогда мой отец был убит в спину.

Римский квестор забрал у меня стрелу, а чуть позже я узнала, что Марк Гораций Тремор арестован. Показания против него в суде дал Аппий Корнелий Амбидекстр. Оказывается, Аппий видел, как отец поскакал, чтобы остановить дезертиров, ринувшихся в Рим, а Марк скакал в некотором отдалении за его спиной.

Суду оказалось достаточно таких доказательств, поскольку главное доказательство – орудие убийства – свидетельствовало против Марка. Его приговорили к смертной казни.

Узнав страшную новость, я, не веря в трусость и подлость Марка, ринулась в лагерь под Вейями. Для того, чтобы добраться туда, мне надо было пройти Дубовую рощу, преодолеть вброд не только ручей Тибрунус, впадавший в Тибр, но также сам Тибр, который в том месте широк, но совсем неглубок.

Я миновала Дубовую рощу, вышла на берег Тибрунуса и к своему изумлению увидела на противоположном высоком скалистом берегу приземистый одинокий дуб, однако вовсе не он поразил меня. В стволе дуба торчала характерная длинная, размером почти с дротик, этрусская стрела, однако она была с красно-белым оперением. Обычное оперение этрусских стрел – чёрные и белые перья, поэтому необычная расцветка сразу бросилась в глаза.

Я стояла и не знала, что делать. В лагере под Вейями томился в ожидании казни мой любимый, и я была уверена, что, если успею вовремя, то смогу спасти его, найти те самые убедительные слова, которые смогут повлиять на судей и, по крайней мере, позволят отложить казнь для проведения более тщательного расследования.

С другой стороны, я видела стрелу, вонзившуюся в ствол дуба. У меня заныло под ложечкой. А не связана ли эта стрела каким-то образом с гибелью моего отца? Вдруг на её древке вырезана та же самая надпись: «Так желает Лефам». Может быть, в стреле, торчащей сейчас в дубе, таится не только разгадка тайны подлого убийства, но также заключено спасение Марка от незаслуженного позора и смерти?

Я не успела ничего придумать, поскольку на меня неожиданно напали бандиты. Они подступили сзади, были все какие-то коричневые, их одеяние напоминало одежды мясников с Бычьего рынка, однако поверх них были зачем-то наброшены тужурки римских пехотинцев.

Среди головорезов выделялись двое. Один был огромным и бугристым, как скала, вооружённая грозными кулаками-кувалдами, а второй – тощим, юрким, кривоногим, плешивым и с мелко трясущейся козлиной бородкой. Своим видом он словно пародировал лесного бога Пана и глумился над ним.

Человек-скала, бандиты называли его Бригадиром, грубо схватил меня за руку и без разговоров увлёк за собой в заросли тростника. Сзади одобрительно засвистели его сообщники.

Бригадир завёл меня в заросли, рванул тунику на моей груди, надвое разорвав её, и навалился на меня. Он был похож на сопящего вепря, который ищет жёлуди в пахучей молодой листве своим влажным от страсти пятаком.

Я была вне себя от ужаса, но ничего не могла сделать. Вдруг Бригадир тонко вскрикнул и жалко отвалился в сторону.

Я вскочила, придерживая разодранную тунику на груди. Бригадир распластался на земле с разодранным горлом, над ним стояла собака с окровавленной мордой.

Я вдруг узнала в собаке любимую гончую отца по кличке Белый. Огромный пёс с массивным складчатым подгрудком и толстым хвостом, напоминавшим короткую дубину, в самом деле, был белым, как снег.

С его клыков на прибрежную траву капала тёмная бандитская кровь. Белый спас меня! Я до сих пор не знаю, каким образом он почуял, что мне угрожала смертельная опасность. По всей видимости, он кинулся из имения за мной по следу.

Сзади раздались испуганные вопли, бандитский дротик вдруг с размаха вонзился псу в холку, и Белый упал. Из зарослей выскочили бандиты во главе с Плешивым.

Они увидели вблизи растерзанное тело своего бригадира и впали в бешеное неистовство. Наверное, в следующий миг негодяи просто растерзали бы меня, однако спасло то, что я умела плавать, а они – нет.

Я смело бросилась в воду, а они, ругаясь, кинулись к лошадям, которых оставили где-то на краю Дубовой рощи. Без труда я переплыла широкий ручей.

Между прочим, отец научил меня не только плавать. Я могла долго находиться под водой и умела изображать утопленницу, я точно кидала стрелы и дротики на приличное расстояние и умела биться врукопашную, если противников было не слишком много.

Мой дорогой отец, не имея сына, научил меня многим премудростям воинского искусства. Мало кто знает, например, как можно обыкновенной расчёской или пилкой для ногтей свалить быка. Я тоже не знала бы, если бы […]

[…] на противоположный берег ручья, однако я знала, что дальше за ручьём начинаются непроходимые заросли терновника, поэтому вместо того, чтобы выбраться на сушу, поплыла дальше, прикрываясь свисавшими до самой воды ветвями плакучих ив.

Ручей делал крутой изгиб вправо, и я вылезла на берег у канализационного стока. Здесь рос старый корявый приземистый дуб. Далее на несколько десятков шагов простирались всё те же заросли терновника, а за ними возвышалась та самая скала, на которой рос тот самый дуб, в стволе которого торчала та самая странная стрела, до которой ещё четверть часа назад я хотела добраться. Однако теперь мне было не до стрелы. Лишь одна мысль терзала моё сознание, – как бы надёжнее спрятаться от кровожадных бандитов.

Вдруг у меня мелькнула мысль спрятаться в канализационной трубе, но отвращение к запаху фекалий, кажется, было сильнее отвращения к бандитам, и я в отчаянии упала к корням дуба, словно прося у него защиты. В следующий миг я почувствовала такую неимоверную усталость, что, кажется, на какое-то время провалилась в сон, а когда открыла глаза, лёжа на спине, вдруг заметила то, что не заметила сразу, – верхние ветви дуба были очень длинные, и они уходили за край обрыва.

Поднявшись по стволу, я увидела, что ветви дуба нависли над краем лужайки, которая уходила в противоположную от зарослей терновника сторону. Лужайка была щедро усыпана полевыми цветами, а за ней в нескольких сотнях шагов кудрявилась спасительная оливковая роща, в ней можно было затеряться.