Александр Образцов - Русский крест. Первая книга. Архангельск-Новосемейкино (сборник)

– Прости меня, отец! – сказал Иван, и заплакал.

Запоминание всегда вызывало во мне страх: злобная агрессия в мой мозг. Не хочу! Ничего не хочу запоминать! Пусть само остается, если хочет.

При всей моей любви к народу – если он что-то запомнил, то ничем уже этого не выбьешь.

При всей любви к человечеству, как единственным своим разумным родственникам, разума особого в нем я увидеть не могу. Есть кое-какие запутанные и таинственные знания, то там, то тут, но они враждебны друг другу, поэтому не могут называться знаниями. Нет никаких знаний. Один только подарок судьбы: висим мы гроздьями, как виноград, – и падаем в пыль.

При всей любви к прошлому остаются узелки, островки, заплатки – как угодно – доверчивости к миру, в котором появился так случайно, так вдруг. Кто-то защитит, кто-то укроет от дождя, снега, молнии, чужих людей. Убийство детей самый страшный грех – бей уж меня, что ли. Хотя я тоже ребенок.

Я люблю до сих пор представлять себя заваленным подарками. Все меня любят – и я всех люблю. Какое это лучезарное состояние! Такое же острое, как вожделение, но легкое, шипучее, нежное.

Но при всей любви к людям их обязательно надо любить на расстоянии, чуть в стороне, как бы участвуя в их жизни и не участвуя в ней.

Не участвуя в распределении ее даров. Во всех очередях надо пропускать тех, кто хочет взять без очереди. Пусть берут. Если не хватит, то можно представить, что очередь была за бесполезным или даже вредным, опасным товаром. Да и за чем стоять-то?

При всей любви к женщинам (искренней и бескорыстной) в очереди за ними стоять ужасно гадко.

При таком отношении к ним (женщинам) становятся бессмысленны все остальные очереди за деньгами, за костюмами… Земли бы своей, правда, не помешало с гектар.

Ах! Своя земля! Свои деревья, кусты! Трава! Их можно сажать, следить за их ростом и невозмутимостью. Вот уж кто не подведет никогда: как посадишь, так и вырастут, без капризов, без вывихов. Деревья значительно мудрее слонов. Слоны своенравны. Коровы в этом отношении приближаются к деревьям. Индусы их боготворят. Но и коровки бывают бешеные. То ли дело дубок! Или сирень. Даже тополь.

При всей любви к людям я больше люблю деревья.

Шушкодом, начинается Поволжье. Это больше, чем страна. Посмотрите на карту речной сети бассейна Волги. Она похожа на пышное дерево с кривым стволом Саратов-Царицын-Астрахань. И вы хотите сказать, что Волга – татарская река? Или хотите сказать, что это русская река? Нет, это река на все времена, река-объединитель. Потому что любой, кто садился в лодку и плыл по течению, выплывал на общую улицу. И законы этой улицы породили во времена бездорожья первое могущественное государство, заставившее побледнеть весть мир – Ордынскую империю. Ее жесткая рука до сих пор жестка. Но разве мягким было рукопожатие империи Английской или Французской? Все тяготеющие к Волге бассейны – Днепра, Западной Двины, Терека, Яика, в конце концов – Вислы, Дуная – были временно стянуты под властную руку Волги. И неизбежно разбежались, оформив свой разрыв вековой враждой германцев, поляков, прибалтов, ропотом украинцев, румын, кавказцев и окраинных татар. Сообщество Волги, страна Волга – так надо было называться России для практичности, для нерушимости и согласия. Однако всемирная империя не могла быть лишь областью Нила. Ее цели были и остаются глобальными – всякая всемирная империя мечтает стать отцом и матерью для остального мира. На чем и горит. Потому что Бог един.

Я начал писать пьесы двадцать лет назад совершенно случайно. И это в известной степени оправдывает меня в собственных глазах. Двадцать лет жизни, правда, уже не вернуть, а приобретенный опыт немногого стоит. И все же. Я рискну дать несколько советов начинающим драматургам.

Совет первый. Ваши пьесы никому не нужны. Их и так слишком много. Если у вас есть хоть какое-то сомнение в том, начинать или не начинать, – не начинайте! Пишите прозу. Занимайтесь журналистикой. Стихи писать не посоветую, но – пишите стихи! Это хотя бы красиво до определенного возраста.

Совет второй. Если вы все же написали пьесу, то никому ее не показывайте. Можете говорить на каждом углу, что вы написали гениальную пьесу, но упаси вас Бог показать ее кому-то!

Совет третий. Если вы все же показали, не удержались, то уже через пять минут, ужаснувшись, догоните этого человека и вырвите пьесу из рук! Если догнать не удалось, умоляйте, требуйте возвращения по телефону, телеграфу – сразу, немедленно, как только представится такая возможность.

Совет четвертый. Если вашу пьесу кто-то надумал ставить, – не соглашайтесь на это. Грозите судом, заклинайте памятью предков, попробуйте дать режиссеру по шее. Пишите анонимки на людей, занятых в спектакле.

Совет пятый. Если дело дошло до премьеры – не ходите. Даже если к вам на дом пришлют выпускницу театрального института на высоких каблуках и в высокой юбке. Напишите возмущенное письмо по поводу спектакля в городскую газету. Пусть это сделают все ваши друзья.

Совет шестой. Если пьеса все же пошла широко, и на ваш счет в банке сыплются переводы со всех концов света – прочтите совет первый и придерживайтесь его до конца дней своих.