Юлиан Тувим - Рыцарь духа, или Парадокс эпигона

Дождь бубнит по черепицам.
Бьёт по стёклам зданий…
Frau Wirthin тычет спицы
В скучное вязанье.

Вот соседские мальчишки
С визгом, писком, давкой,
Закатав свои штанишки,
Пляшут над канавкой.

Сам Herr Wirth, пиджак сняв новый,
Стул придвинув к свету,
Изучает, подняв брови,
Старую газету [38] В оригинале под стихотворением надпись карандашом, возможно, «NB.B.».

В пустынном парижском квартале
Я храм одинокий нашёл. —
На белом холодном портале
Распластан там чёрный орёл.

В том храме есть гроб тёмно-красный
Из тяжких порфировых плит:
В гробу, под покровом атласным.
Вождь царственной Франции спит.

И там, у его изголовья,
Знамёна склонилися в ряд.
Со стягов, забрызганных кровью,
Орлы золотые глядят.

У входа забытой гробницы
Старик-гренадёр на часах:
И орден почётный в петлице,
И отсвет победы в очах.

В том храме не нужны молитвы —
Он Богом оставлен навек.
Алтарь в нём – безумию битвы!
Там [39] Вставлено карандашом. Бога сменил… Человек! [40] В оригинале под стихотворением надпись карандашом, возможно, «NB!».

Кирхи в небо тычут шпили.
Аккуратный город Линц,
Враг движенья, шума, пыли,
Спит, как в сказке некий принц.

Нов тщеславной лихорадке.
Город Линц с недавних пор
На богатые достатки
Вздумал выстроить… Собор!

Городок с похвальным рвеньем
Мнит создать помпезный храм —
И тщедушным вдохновеньем
Устремился к небесам!

Но у крошки-городишки
Вдохновение жандарма…
– И торчит под жёлтой крышкой
Благочестия казарма. [41] В оригинале под стихотворением надпись карандашом: «!».

Меж домов пустынных улиц
Я иду к теням портала.
Проклинаю пыль и скуку
Бесконечного квартала.

По истершимся ступеням
Я спускаюсь к арке храма:
Слышу тихий отзвук пенья
И призывный гул органа.

Миг. И гаснут солнца блики.
Свет лампад колеблет тени.
И со стен святые лики
Внемлют в грусти песнопений.

Там, под сводом наклонённым.
Над горящими свечами.
Вижу облик нерождённый
С тихоструйными очами:

В них горит печаль людская
О заблудших и усталых.
И слеза скользит, сверкая.
По щеке больной и впалой.

Santa Chiara, светоч чистый!
Озарен душой скорбящей
Путь далёкий и тернистый.
Путь безвестности манящей! [42] В оригинале под стихотворением надпись карандашом, возможно, «NR».

Огонёчки красные
У немых крестов.
Золотятся ясные
Строчки старых слов:

«Умер. Причастившись Тайн.
Ждёт здесь до суда.
Her Советник Кроненштайн —
Честности звезда!»

Холмики дерновые.
Символ смертных снов.
Цветики лиловые
Жмутся у крестов.

Ангелочки грустные
Над обрезом плит.
В лицах – безыскусные
Отсветы молитв.

В душу тихо просится
Блеклый грусти луч…
Над землёй проносятся
Стаи чёрных туч.

Изломы улиц над сном каналов.
Шесты, лавчонки и тень порталов.

Пустынных калле молчат провалы.
Сырые в воду ушли подвалы.

Шаги чеканны средь стен уснувших:
Мне слышен голос времён минувших. [43] Строфы 1, 2, 3 вертикально отчёркнуты справа красным карандашом. В оригинале под стихотворением надпись карандашом, возможно, «NR», подчёркнута.

Белеет площадь, как зал волшебный,
На пьедестале колосс там медный…

Немое небо, вода и камень, —
И блики света сквозь щели ставень.

… Меня погубил квадратик зелёный:
Зелёный квадратик с светлой каймой. —
Блеснули змейкой наполеоны,
Шорох лопатки: квадратик… пустой. [44] Первый катрен отчёркнут справа вертикальной карандашной чертой.

И снова ждёт он и обещает…
Роюсь в карманах. Вот… бросил с тоской!
Лопатка ставку, шурша, сдвигает!
Квадратик зелёный снова пустой?!

Я не хочу! – и вот тихо толкаю
Последнюю ставку трусливой рукой.
Жду. Отвернулся. Глаза закрываю…
– Шорох лопатки: квадратик – пустой.

И ей хотелось маленького золотого счастья,
Хотелось властвовать и покорять людей…
Я на тебя взглянул с улыбкою участья, —
Ты думала – смеюсь… и стала чуть бледней.

….

Мы встретились опять под сводами собора:
Молилась тихо Ты, лицом к скамье припав.
Из храма я ушёл, не прошептав молитвы, —
Страшась нарушить сон души твоей больной…

Больное лицо, округлившийся взгляд.
На красном сукне луидоры горят.

И с шорохом медленно шарик скользит:
И жизнь обещает, и смертью грозит.

Звон золота, лица и руки людей.
– О если б скорее… конец бы скорей!

В душе кто-то тихий склонился и ждёт,
Следя жутких мигов незримый полёт.

Море цвета лакмуса.
В небо рвутся скалы.
На скамье, у кактуса.
Кто-то сел устало, —

Кто-то, огорошенный
Синих волн блистаньем,
Гость почти непрошенный
К жизни мирозданьем.

И в душе на ролике
Слово «я» вертится.
Угрызенья – колики:
В них душа ютится.

…

Ты противен кактусу,
Гадок волн прибою!
В море цвета лакмуса
Брякнись головою. [45] В оригинале под стихотворением надпись карандашом: «!» (подчёркнуто).

Крошка парк. И в парке, там, где дремлет пруд,
На скале иссечен Торвальдсена труд.

Перед умирающим, беззащитным львом
Жирные туристы с «мыслящим» челом.

Мучатся, бедняги, пробуя парить
Мыслью, в пиве смоченной, под небес зенит.

Щёлкают кодаки. Стонем: «Wunderschon».
Топот ног, обтянутых в брюки до колен.

Пухленькие немки виснут на руках
Жеребцов двуногих с тихим вздохом: A-ach!

Не скамейке, рядышком, выкатив глаза,
Сели: папа – мама – дочка егоза.