Сергей Алымов - Киоск нежности

Такие румяные, белые грустницы!..
Как будто сердца их обсыпаны пухом –
Как будто они не успели напудриться
И скрыли в снежинках горящее ухо.

И тихо. И нежно. И бело. И розово. –
Дрожание робкое розовых юбок…
А ночи дыханье как гибель угрозово
Бегониям страшно… Прижаться к кому-бы.

От близости холода вздроги их дрожней…
От близости ночи – головки их ниже… –
Будь с ними больнинками ночь осторожней –
Они ведь пуглинки, пуглинки они же!..

Четки, что дал вам задумчивый инок,
Ваш будуар посещавший украдкой –
Вы на трюмо, где белила с кармином
Бросили с верой, как средство от яда.

Шарики бледные – ладан и сумрак…
В шариках влажных – уныние кельи. –
Кажется кто-то молитвенный умер
В желтой пустыне самумного тела.

Умер и высох в янтарные сгустки.
Долго томившие пальцы монаха.
Ах, ваше сердце отчетливо пусто,
Словно, все головы съевшая, плаха!

Я вдел свое сердце в петлицу,
Для тебя. – Делай с ним, что хочешь!..
На него ты можешь молиться…
Растоптать хохоча, как хохочешь… –

Мое сердце – красней камелий
Самых, хищных, страстных, алых.
Я в петлицу воткнул без цели
Мое сердце. Оно устало.

Там, в груди – от тебя оно дальше.
Там, в груди – ты его не видишь…
Не стесняйся… Скорей изжаль же!..
Делай все с ним!.. Меня не обидишь

Захвати надушенной перчаткой…
Изомни, и отбрось, и рассмейся!..
Мне не надо любви даже краткой –
Ах, алей мое сердце алейся!..

Твои духи!.. Le Giroflee
Флакон – хрусталь – плита над гробом.
В вечерней мгле, как сталь в игле,
Знакомый запах тонок, робок…

Но гуще ночь и он слышней.
Вот загремел, как рог пред битвой –
И к горлу льнет плотней, сильна
Блестящий нож душистой бритвы.

Духи – твои, но ты – не здесь;
И нож духов, остро вонзаясь,
Мне о тебе приносит весть,
В снегу зарытый сажный заяц!

Блестнешь, как пьяный хвост комет
Мелькнешь неверною такою. –
А бритва режет горло мне,
Кровавя белые левкои…

Грустящий хлыст, свернувшийся от скуки –
Не щелкнешь ты в зеленые поля,
Над гибкою спиной шотландской суки.
Соперничая с резвым «Voila»!

Лежат нетронуто манжетные перчатки. –
Твой сплин и с них, и с сердца пыль не сдул.
Душа настойчиво играет с прошлым в прятки –
Все там же спит лимонный какаду.

Грустящий хлыст, она теперь не с нами!..
А помнишь луг… Лисиц… галоп… рожок?!
Ушла. – И вот чуть греет нас огнями,
Любимый ею, бронзовый божок.

Дрожит в углу шотландская борзая;
Ей холодно… Ей грустно, как и нам!
И белый хлыст ей спину не терзая,
Лежит как с сердца снятая струна

Яванский идольчик стоит на красном лаке.
Он черный помнит ласки ваших рук.
Сегодня от тоски и он заплакал:
Я слышал слез по дереву «тук-тук»…

Вы много нежных слов ему шептали,
Когда, нагая, ждали на парче…
Вас с нами нет… Далекая, вы та ли?..
У идольчика слезы все звончей…

Зачем ты плачешь, черный коротышка?
Ты не услышишь больше нежных слов!
Мы для нее – забытая интрижка,
Отцвел жасмин и отцвела любовь.

Давай, смешной, тебе напудрю щеки.
Мужчине плакать!? Фи!.. Еще дикарь!
А сам зачем то вынул рыжий локон,
А самого грызет на смерть тоска…

Обсыпал пудрой густо деревянца,
Чтоб был он бел, как тот… тогда… жасмин. –
Ах, если-б стать игрушкой-истуканцем
И урониться в тлеющий камин!..

Улыбальчики-пальчики – хрупкие длинки.
Милые, любимые, нежные киванчики,
Тихие хрустинки, былинки-шорохлинки…
Зацелованные зацелованчики.

Прозрачней лилий восковые свечанки.
С розовым пламенцем малютан-ноготинок. –
Длиннотелые, узкие стрекозы-речанки,
Паучки-прытики ладуш паутинок.

Пальчики-овальчики, на концах лепестинцы,
Прилипшие выпукло к мраморострункам…
Улыбальчики-пальчики – хрупкие длинны
Тянутки вечные к крохоткам лункам.

В каждам улыбальчике-пальчике – скиния.
В каждом киванчике кованном – небо.
Хрупинки-хрустинки, вы – из инея,
Молиться, молиться, где бы не был!..

Ваши губы не алы, простите синьора!.
Ваши губы – сок ландышей белых.
Ваши майские губы – молитвы Тагора
И у вас – предрассветное тело…

Предрассветное тело, синьора, дано вам
Пробужденье которого чую…
– Я люблю вас ласкать в полумраке лиловом
– Я любя вас, в волшебном кочую…

Вы – Инфанта Фиалок, вы знаете это?.
Вы – принцесса смарагдовых трансов..
Я хочу подарить вам аккордобукеты
Удивительно пряных романсов.

Ваши губы облатка душистой ванили
Флаконет с неземными духами…
И всю ночь вы одна, вы одна мне лишь снились,
Протомился я ночь в вашем храме.

И когда встрепенутся румяные зори
В пяльцы неба вплетя огненити, –
Вы тогда, в мой покой, Голубая Синьора,
С пробудившимся телом придите!..

Мне все равно, что будет завтра, или в часы, что будут после,
Мн все равно какие сказки я потеряю чрез тебя, –
Корабль оштормлен. Звонит парусь. И поглотили волны весла
И я махровлю сердца радость, иные радости губя

Мне нет возврата к упоеньям, в которых нет твоих нюансов.
Мир – пусть, и слеп, и обессолнчен, хотя он полон, как всегда, –
Я добровольно подчинился гипнозу злых смарагдотрансов,
И для моей корсарной жизни Ты – путеводная звезда.

О, заведешь ли ты на выси иль в безысходные болота, –
Подаришь бархат поцелуя или мучения скрижаль…
Мне все равно!., благословляю твои смарагдные тенета,
И никаких мостов сожженных ни на минуту мне не жаль.

Я не рощу надежд спокойных… Ты вся – порыв и лет зигзага…
Тебе себе быть верной трудно, так как же верной будешь мне?.
И в сердце сложном так недавно, ты – исключительная сага
И я, далекий краскам жизни, тону в смарагдной глубине…

Ты для меня – дворец ундины, где потаенный рост жемчужин.
Где лапки аленьких кораллов живут еще не отвердев.
Мне для сонат необычайных твой лейтмотив единый нужен,
И вся ты!., вся!., в своих изломах – неумолкающий напев.