Владимир Пруссак - Цветы на свалке

Все так же, все так же, как было – открытки и бабушкин плед;
Ряды статуэток японских – в несчастной любви амулет.
Часов коридорных я слышу тяжелый размеренный бой
И так же считаю тревожно, как раньше считали с тобой.
Двенадцать. На улице холод – метель и не видно ни зги.
Ну, что же? Довольно работать… На лестнице чьи-то шаги,
В соседнюю дверь постучались. «Войдите!» И щелкнул замок.
Как скучно! И ширится в горле противный и скользкий комок.
Ужели заплачу? Не стыдно ль? Внизу заиграли матчиш.
Вот карточка… Кончено, значит? Не любишь, не пишешь, молчишь?
Матчиш оборвался и стихнул. Упорно трещит телефон.
Швейцар вызывает соседку… Какой надоедливый звон!
Стакан с молоком недопитым вчерашней газетой накрыл.
Кухмистерский ужин не тронут – и жир на котлете застыл.
С небрежно разрезанной книгой ложусь в сапогах на кровать;
Сегодня и завтра и после – мне некого… некого ждать!

Белый снег заметает пути.
Никуда одному не пройти.
Свет погаснул в родимом дому;
Не пройти никуда одному.
Год за годом плетутся года,
Одному не пройти никуда.

Тихо падает медленный снег…
В полумгле где найду свой ночлег?
Как забыть, как избыть мне беду,
Свой ночлег в полумгле где найду…
Как пустынно на скудной земле!
Где найду свой ночлег в полумгле?

Вечера коротают вдвоем
Где-то тут, за стеной, за окном.
Добрый друг посылает за мной
За окном, где-то тут, за стеной,
Но меня никогда не найдут
За стеной, за окном, где-то тут.

Люблю размер, немногим милый,
В нем речь течет едва-едва
И вдруг блеснут внезапной силой
Среброчеканные слова.
Послушай, ямб четырехстопный,
Ты – мой товарищ расторопный,
Авось с тобою как-нибудь
И мы к Парнасу сыщем путь.
А, впрочем, рано нам с тобою
Отважно лазить по горам,
Где незабвенным мастерам
Царить означено судьбою.
Недосягаемый пример
Старинный Пушкинский размер.

Ему прилежно подражая,
Я чту великий образец
И вспоминаю свежесть мая,
Любви сияющий венец,
Когда – нетрудно догадаться –
Мне было только восемнадцать,
А ей почти шестнадцать лет,
Лукавой юности рассвет.
Я помню старую усадьбу,
Луга, где мы плели венки
И улыбались старики,
Пророча праздники и свадьбу;
Слегка дремали жарким днем
И оставляли нас вдвоем.

Кружится время хороводом
Быстрей, чем в марте тают льды,
И оставляет – год за годом –
Неизгладимые следы.
Мой прадед был старик гуманный,
Он ждал реформ, как божьей манны,
В мечтах рисуя идеал,
Парней в солдаты отдавал.
А деду Невский стал милее,
Но после суетной зимы
В деревню уезжали мы:
Я помню чинные аллеи,
Портреты предков, старый дом,
Крестьянам проданный потом.

В молельной – древняя икона,
Натертый воском желтый пол,
У деревянного балкона
В саду – накрытый чайный стол.
И осенявшие ступени
Кусты задумчивой сирени
И обмелевшая река
В зеленой чаще ивняка.
По праздникам в двухсветном зале
Провинциальные пиры,
В лесу высокие костры,
И беззаботные печали…
Забытый дедовский уклад, –
Как будто вырубленный сад.

Для жирных яств и мирной лени
Покинув невский шум и звон,
В приюте сельских вдохновений
Я был вполне вознагражден.
Она была… одна минута…
Сказать, какого института?
Ну, нет… А то бы по сердцам
Как раз ударил классных дам.
Молчали мы… Напрасны речи,
Вопрос, ответ, опять вопрос,
Коль прядь каштановых волос
Небрежно падает на плечи.
И я завел себе дневник,
Чтобы запомнить каждый миг.

Улыбки, беглые пожатья,
Под утро встречи у пруда
И треск барежевого платья
И быстрый шепот «навсегда».
Но вот – пересказать смогу ли? –
Мой отпуск кончился в июле,
Ее отец, упрям и крут,
Повез обратно в институт.
Сентиментального романа
На том и кончилась игра,
Его забыть бы мне пора,
Но что ж поделать… так… не рана,
А просто глупая печаль:
Мне свежей молодости жаль.

Немного гибкого уменья,
Немного вдумчивых минут,
И я – обычный данник лени –
Закончил свой недолгий труд.
Моя окончена дорога,
Я у последнего порога,
Все это было, но давно
Годов потоком сметено.
А все же вечером в апреле
Я вспоминаю до сих пор
В густом малиннике забор,
В кустах разливистые трели,
Зарею осиянный час
И – что греха таить? – и Вас…