Сергей Краснобород - Где-то рядом

Но — т-с-с! Об этом лучше ни гу-гу,
пока апрель томит тела и души…
Перед рассветом птицы… Вряд ли я смогу
пропеть тебе на эту тему лучше.

Зелёный лук, редис и огурец…
У майского салата вкус восторга.
И кажется, началу не придёт конец.
И жить на свете будешь долго-долго.

Всё жарче воздух. И узоры звёзд
Пронзают ночи волей и покоем.
У майского салата запах грёз
и привкус счастья, светлого такого…

Всё так же в преисподней
без видимых причин
гуляния сегодня
и оргии в ночи.

Танцующие Вакхи.
Поющий Демодок.
Цветастые рубахи.
Залитый потолок.

Тщедушное веселье
в преддверии чумы.
Трезвит хмельное зелье
разумные умы.

Спасается вручивший
судьбу свою Богам.
Блажен спокойно живший,
плативший по долгам.

Грехами отягчённые,
живые в естестве,
Гуляли обречённые
на свой недолгий век.

Всё так же в преисподней
без видимых причин
вчера, как и сегодня,
и утром, как в ночи…

Вихрастый чуб послушной кисти
я погружаю в молоко
и мажу подоконник чистый
неприхотливо и легко.

За стёклами сентябрь смеётся
над грубой прихотью моей —
увидеть в белой раме солнце
и вдаль летящих журавлей.

Сентябрь уже готовит бледность
для пестроты пожухлых трав.
А я, воспев святую бедность,
колдую белизной с утра.

В неё все краски обратятся,
зима завластвует едва.
И белые мазки ложатся
вдоль окон: трезвая кайма.

Мы жили по соседству. Я кушал чечевицу,
макал усы седые в расплывшийся кисель,
любил курить и выпить, и рассмотреть девицу.
И время года было — один сплошной апрель.

А он готовил шайбы для ящуров-комбайнов,
заботился о главном, слегка растил детей.
Из заповедей выбрал себе одну лишь — «майна!»
И развлекался драмами из теленовостей.

Нам посылало время рождественские будни,
случайные болезни, веселье и уют.
Мы жили по соседству на континенте людном.
И каждый был доволен своим «сейчас» и «тут».

Законы государства нас охраняли мило.
Из космоса тарелки кормили манной нас.
И тихое довольство, что будет всё, как было,
не раздражало ухо и не кололо глаз.

Я сажусь на метлу и вздымаю костыль,
словно меч-саморубок булатный.
Эй, раздайся простор! Пригибайся ковыль!
Едет рыцарь вершить подвиг ратный!

Шлем-кастрюля блестит. Простынь-плащ за спиной.
Где тут мельницы? Где иноверцы?
Змей Горыныч, дрожа, подавился слюной,
а Принцесса схватилась за сердце.

Только подвигов что-то нигде не видать.
Оскудела ль земля на уродов?
Костылём перед зеркалом лихо махать
так приятно для самозавода…

А вот и мы — сугубо эклектично
ещё полны желаний, сил, идей…
И день сменяет ночь привычно.
И Бог следит за играми людей.

По кухням тайно бродят тараканы.
Экраны манят в райский идеал.
Мы горделиво, у соблазнов на аркане,
хлебаем быт из расписных пиал.

Нежданными гостями прибывают дети
и снова вопрошают нас: «Зачем?..»
Хотя бы для того, что солнце светит,
соединяя по утрам эклектику ночей.

Я строил дом нетленный и убогий.
Спасибо вам: зашли ко мне на чай.
О странных судьбах здесь вещали боги.
О страшных судьях ангел здесь вещал.

В легенды душу укрывая от погромов
надгробной суеты слепых богатырей,
я слушал музыку травы, дождя и грома
в убогой, но своей норе.

Следы веков отмечены в иконах.
Но не испепелить бессмертие души.
Счастливое приятие закона
покров нетленный помогает шить.

Всё звери, да птицы, да травы…
Да Боги, да всё без икон…
Да я, изумительно правый
на перепутье веков…

Да боль, пучеглазая странница…
Да вера, печальница сна…
Да память о том, что останется…
Да жизнь, будто в чём-то вина…