Клементина Бове - Ужель та самая Татьяна? [litres]

И слишком высоки ее аркады…

Кругом студенты все уткнулись в книги, —

Согбённы спины юных мандаринов,

Воткнувших в уши разноцветные беруши.

Они, зубрилы, просто равнодушны,

белые страусы,

очкарики – поглотители философских цитат, —

но ты, Татьяна,

единственная здесь мандаринка,

взыскующая жизни настоящей, не книжной;

бросайся к нему немедля, обними его!

Никто (кроме меня) этого даже не заметит.

А я никому не скажу…

«Тю, деточка

(это она ко мне обращается: ну и нахалка!),

Исключено: этого не будет;

К счастью, у меня ещё осталось немного достоинства ».

Ну-ну. Что ж, ОК, моя Татьяна,

Тогда уходи. Вот мы сейчас и поглядим на твоё достоинство…

И вот она выбегает,

А на верхней ступеньке – Евгений…

Прикрываясь ноутбуком, точно панцирем квадратным,

Закрывая им лицо,

по ступенькам мчась подальше

от всего, что хочет сделать

он – его я понимаю

куда лучше, чем её! —

наконец она застыла:

он догнал её и хочет

крепко приобнять за плечи,

но мешает ноутбук…

Я б хотела быть Татьяной!

А она вся покраснела,

тихо шепчет, вырываясь:

«Не хочу я, чтобы сцену

Здесь устраивал мне ты!»

Отчего ж? Декор прекрасный:

Храм пера стеклобетонный,

И паяцы в книгах рыщут…

А она опять бежит,

По ступенькам вниз несётся…

Он за нею. «Умоляю,

объяснить мне дай… послушай!»

Резонирует под сводом

Полный страсти бас-профундо,

Повергая Таню в трепет.

В страхе Таня жмётся к стенам,

бег замедлив…

тут Евгений

изловчился —

за руку ее схватил,

нежно сжав, не отпустил… —

О рук взаимное пожатье…

Как оба вздрогнули. И кажется им вдруг,

Что из-под ног ступеньки уплывают,

И лестница ожившая

Несётся вверх и вспять,

Вон пролетает полный книг стеллаж,

Как будто Эшера [14] Мауриц Корнелис Эшер (1898–1972) – нидерландский художник-график, прославился литографиями и гравюрами в жанре «невозможной реальности», изображающими необычные геометрические конструкции и сложные трёхмерные объекты. безумный карандаш

Нарисовал пространство без опоры…

Нет почвы под ногами – рухнуть впору.

Но, кажется, лишь за руки держась,

Друг дружку можно было бы спасти…

«Татьяна, слушай, —

выдохнул Евгений, —

Как глупо это всё,

Я знаю, ты

Работе предана своей всецело,

И этот Кайеботт, и твоё дело,

Но слушай, я хочу пообещать:

С тобою никогда не будем мы скучать;

С десяток лет назад я был дурак, я был иной;

Теперь иначе всё – останься здесь, со мной,

Мы будем вместе навсегда, как ты хотела,

А я хочу теперь —

Послушай же меня…»

И разливается Евгений соловьём

О том, как сладко заживут они вдвоём;

Кругом спешат туда-сюда студенты,

А он всё на ушко ей шепчет о своём:

о прогулках на берегу лагуны,

когда море присыпано лунным светом;

потом вместе в душ – и пусть кафель

долго хранит отпечатки влажных ступней – его и её;

и завтраки непременно в постели,

но так, чтобы поднос

не сверзить с одеяла в поцелуе,

когда сквозь жалюзи пробьётся утреннее солнце

и пол покажется лучисто-полосатым…

обыкновенным чудом манит он Татьяну —

как вместе на коньках кататься будут,

хоть никогда он не вставал на них,

лицом упасть в искристый снег сугроба…

А вдруг однажды

Я увезу тебя на самолёте,

Нежданно, увезу на биеннале

В Венецию.

Ты будешь любоваться

Шедеврами, а я сожму в объятьях

тебя, а в жаркий час после полудня

мы тихо сядем рядом на скамейке

на пляс Альфонс-Девиль и почитаем,

и ты отметишь то, что зацепило…

И к вечеру пойдём домой неспешно,

И встретим вдруг коллегу по работе,

А мы – рука в руке… И я знакомлю

Его с тобой: а вот моя подружка…

И ты ему понравишься, бесспорно.

Иль, может, лучшую твою подругу

Мы встретим на углу знакомых улиц,

И я потом скажу тебе: красотка

она!.. похоже, девочка не промах!..

Но только чтобы ты приревновала

(ведь по сравнению с тобой она дурнушка!).

И поцелую, чтобы ты меня простила…

А ещё

хочу

чтоб наши скользкие как у угрей тела

в пенной ванне

и дурацкие завтраки у моей родни

твои волосы пахнут лакрицей

по стаканчику белого в баре внизу

как пахнет кожа твоих бёдер

как я всего этого хочу

И возвращаться на электричке с уик-энда в глуши,

Ты усталая спишь головой на моём плече

Тонкое запястье спокойно лежит у меня на колене

И отражая вечерний свет блестит на нём подарок мой

браслет

Такие счастливые мгновенья,

Татьяна, стоит лишь протянуть руку

и взять их поцеловаться сердцами

касаться друг друга везде-везде

потихонечку, незаметно

дотрагиваться до руки, до бёдер, до волос

в залах аэропортов,

на автобусных остановках, залитых дождём

за столом в больших компаниях, пока разливают вино по бокалам

в расхристанных отельных номерах,

субботним вечером в кино —

склонившись к тебе, тихонько поцеловать в висок —

пока лампы гаснут…

и потом…

Такие пышные слова, так пылок тон…

Да разве нужно ещё что-нибудь «потом»?

Татьяна! Из каких соображений

отвергла ты такого, как Евгений?

Тут, чтоб повысить шансы на успех,

Евгений тон берёт переговорный

(не зря ж он бизнес-консультант проворный

и на работе убедительнее всех):

Вооружившись твердостью суровой,

Он приступает – уж, надеясь, без помех, —

К психологической атаке новой

И говорит: «Не время для потех;

Всегда найти мы можем выход верный,

Какой – сама ты знаешь:

Всегда найти мы можем выход верный:

Работу брошу, к чёрту рост карьерный,

Запрыгну ловко в самолёт любой.

Чтоб только вместе, вместе быть с тобой!

А жить мы будем у меня…»

Такие планы

Евгения влекут всерьёз, рисует ей он

Масштабные семейные картины:

сам встану у плиты,

Потом любовью мы займёмся,

Потом массаж, а чтоб развеять

Усталость от работы,

Тебя на выставки я поведу;

И ни одной мы интересной не пропустим.

А если вдруг она в депрессию впадёт

Когда-нибудь зимой, когда мороз и холод, —

я утром ей на туалетный столик

Букет мимоз поставлю – и пускай

Их жёлтые цыплёночьи головки

Кивнут, когда она проснётся, будто скажут:

«всегда сегодня лучше, чем вчера»…

Лицо Татьяны выражает муку.

Ему она сжимает крепко руку…

Но глазки так предательски блестят.

И к выходу стремится взгляд…

Туда-сюда блуждает он – и кто б поверил,