Клементина Бове - Ужель та самая Татьяна? [litres]

что выбирает Таня меж открытьем двух Америк?!

Одну открыть —

чтобы работать в ней и жить;

другой Америкой, нетронутой, нежданной,

стоит пред нею он – отвергнутый, желанный;

Что, если с ним быть вместе,

Его бы полностью открыть…

да! выбор тут непрост, сказать по чести.

И как же, как ей быть?

Развилка двух дорог —

а надо выбирать одну, и поджимает срок.

Бедняжке очень повезло.

Бедняжку очень понесло.

Влюблённая наперекор себе… однако

Рассудка здравого не потеряв,

Татьяна думает: уловка не удастся —

одна песчинка в колесе судьбы,

занос случайной, мимолётной связи —

мотор чихнул разок и едем дальше…

Без компромиссов.

Счастья тут не жди.

И словно повернулся шип в груди.

Представила: Евгений – воздыхатель.

Назойливый, бессменный обожатель.

К ней обращаться будет с придыханьем…

На деле ж – ненасытным полн желаньем…

Обуза он. Он – гири на ногах.

Две страсти быстро превратятся в прах.

Тут перед ней виденье промелькнуло.

Виденье двух страстей, уже остывших:

Они с Евгением лежат в гостиной

американской

на софе гигантской,

напротив – необъятный телевизор.

Печальны ласки их взаимные;

мечты

взаимные давно расторгнуты; они их держат

подальше друг от друга – и молчат,

чтоб не терзать упрёками друг друга,

что жизнь не удалась, – но вместе доживать…

Вот аргумент спасительный.

Готов ответ!

Татьяна произносит это:

«Нет!»

Ушам не верю. Быть не может. Отказала!

«Не знаю, что бы я ещё сказала.

КРОМЕ:

Давно прошло и кончилось то время.

На мне лежит учёных штудий бремя. Мне завтра в Штаты уезжать.

КРОМЕ:

Мне так же грустно, как тебе. Но…

КРОМЕ:

Конечно, буду, как и ты, страдать

И сожалеть, но так нам суждено.

Мне нужно ещё много проработать в теме.

Довольно. Хватит. Я должна уехать.

Евгений, ты не тот и я не та.

Уеду – сбудется моя мечта!»

Тогда Евгений понимает:

Нет, тут посулам не пройти.

И он, смирившись, отступает.

Но вот… смирившись ли?

Почти!

Он слышит, как с шуршаньем бродит

Песчинка в колесе судьбы;

Бывает, что судьба снисходит:

Влюблённых ей милы мольбы!

Не попытаться было б даже странно…

«Татьяна, – дышит в ухо ей, – Татьяна,

Ведь есть у нас ещё два дня…»

Прижал её к себе, охвачен страстью,

Любовная бежит по телу дрожь.

Сих дивных слов сейчас он полон властью,

Увы! Молчит, молчит Татьяна всё ж.

Но отчего взгляд подняла несмело

И смотрит… и внезапно покраснела?

«Нам будет плохо, – шепчет, сжавшись, Таня, —

И подождать два дня – простой пустяк…»

«Пустяк?! —

Евгений загремел.

– Как бы не так!

А если это всё судьбою станет!

Скажи ты бабочке «пустяк», а ну, скажи!

Ведь для неё пустяк твой – дважды жизнь!»

Я помню —

историю про бабочку, и тут виденье – мимолетное – чёрная

линия, спускающаяся прямо к —

Сия история, читатель, не нова,

Евгений потерпел в ней пораженье;

Но это мимолетное виденье

Успело всё спасти едва-едва:

А будь иначе – так, как двести раз

Иль двести тысяч раз уж сыграно для нас, —

Тогда б сейчас стремительно Татьяна

Сбежала вниз, из библиотеки – вон,

За сцену, своему верна предначертанью;

Евгений в одиночестве – а счастье

Ведь было так возможно! – но

Меж пальцев, как песок, просыпалось оно;

Сражённый, преклоняет он колена

На лестнице – а уж верти´тся сцена,

И лестница с аккордом мрачным и глухим

Со сцены уезжает вместе с ним…

И мы б тогда оплакали его

(и даже я, хоть плакать не умею),

Да и Татьяну – всё гадая, отчего

Она не бросилась ему на шею,

Сама прекрасно понимая, что

Жизнь без любви – пустейшее «ничто».

А кто внутри Татьяны?

Это Ленский!

А в нём?

Ах, Ольга! И её муж деревенский.

Оплачем их, не злясь на их понты:

На всякого довольно простоты.

Они – матрёшки и внутри – пусты.

Но пусть на сей раз будет все иначе.

Я верю в то, что к нам воспоминанья

Приходят не случайно – посылает

Их кто-то нам в счастливую минуту,

Когда стрела, насквозь пронзив нам сердце

В далёкие отроческие годы,

Ожив внезапно, может изменить

Теченье – не сюжета, нет! – но жизни;

И пусть сюжет рассказан многократно,

Пусть наизусть его давно все знают,

По опере и длинному роману

в стихах, —

но, думаю, одно воспоминанье

Способно жизнь перевернуть влюблённых двух сердец,

Им предложив совсем другой конец…

Роман в стихах, ты – старец двухсотлетний,

поэзии бессмертный образец,

приявший тяжкий классики венец,

энциклопедия сословий благородных

и кладезь живый шуток старомодных, —

позволишь ли печальный твой финал

поправить так, чтоб автор не брюзжал?

И вдруг…

Словно бы сквозь два столетья рука протянулась к Татьяне,

Тонки персты; вот, розовея, раскрылась ладонь;

Горстка черники на ней, только что сорванной, свежей —

Вот он, вкус отрочества, вот он, вкус детской мечты,

Вкус того лета, трагичного и счастливого одновременно,

Призрак тех лет, когда улыбается нам летняя ночь,

Вспыхнув, погасла звезда; и вопрошаем себя с замиранием сердца:

Что впереди и какой выбрать в жизни нам путь?..

Эх, знать Татьяне бы тогда,

Как целовать Евгения и куда…

Но десять лет прошло; умчались прочь мечты —

сменили их весомые черты

Реальной, грубой прозы жизни.

Но отрочества, отрочества вкус…

Сдалась Татьяна. Разлепила губы.

«Пусть.

Всего два дня. Но после – всё! И точка».

«Ну что ж, пусть всё», – Евгений отвечал,

подумав: «Всё? Какая заморочка».

А что такое «всё»?

Всё – это значит:

Долой все уверенья и терзанья,

Долой ошибки, лепет оправдания,

Дрожь ожидания и стон желания,

И крики радости, и шепот злой —

Долой, долой, долой, долой, долой!

Всё,

Что останется, —

В той спальне тесной, где живёт Евгений,

В мансарде над последним этажом,

Любовники под облаком, плывущим

Над округом девятым, а внизу —

Музей Гревен; меж кукол восковых

Они одни – живые, молодые,

Влюблённые; напейтесь же печали

Вы терпкой, пробродившей два столетья,

И грусти от разлуки в десять лет,

Ведь это и моя печаль, и ваша.

И мировая скорбь – и наслажденье.

Всё,

Что случится, перед смертью вспомнят

И скажут: как раскрылись мы с тобою,

Два дня всего друг друга мы любили,

И за два дня мы переполнились друг другом…