Михаил Непомнящий - Зазеркалье-2017

И его под небом синим,
провожая на погост,
отпоют три птицы: Сирин,
Гамаюн и Алконост.

Сестра моя — боль, ты в разливе, а Сена
застыла навек под мостом Мирабо.
Гекубе
(не спится ей без седуксена!)
есть дело до нас — дело мастера Бо.

Сестра моя — быль, как река, обмелела
и выцвела, словно кокотка Бобо,
но есть ещё небыль, есть слово и дело,
то самое дело, что мастера Бо.

утонул в реке
жёлтый фонарик луны
как поэт Ли Бо.

как поэт Ли Бо
я ловлю отраженье
в глубокой реке

в глубокой реке
не утопить мне тоски
как Ли Бо — поэт

Зазеркалье междуречья:
здесь дозволенных речей,
обессиленный под вечер,
обрывается ручей
хищным клёкотом смартфона…
А в окне ливанский кедр,
и луна, как Персефона,
восстаёт из недр.

Поток сознания — поток
незнания ни русла,
ни где исток, ни где порог,
ни где приток и устье.

Но как река без берегов
не может течь,
так он не может без оков —
закован в речь.

Когда не станет берегов,
в болоте отразится солнце,
и мысль, лишенная оков,
в тьму первозданную вернётся.

Там, где слово человечье
через реку бреда — брод,
расстилается заречье —
край туманов и болот,

край неведомых дорожек
и невиданных зверей.
Там печальный машет ёжик
стаям легких времирей.

Закончив «Понтия Пилата»,
с мирской расстался канителью,
и Гоголь, как родного брата,
укрыл его своей шинелью.

И встала чёрная Голгофа —
все та же —
и над этим прахом.
Такого не осилит Гофман —
здесь русский дух, здесь Русью пахнет.

Где куполов и шпилей
соседство — не пейзаж,
я буду твой Вергилий
и Данте буду наш.
Под гомон голубиный
под небом голубым
над небылью и былью
однажды — воспарим.
Увидит сон Иаков,
знаменье — Иоанн,
и Михаил Булгаков
нам посвятит роман.

Не стоит тратить слёз —
на этом вираже
голов нам не сносить,
надеяться напрасно.

Я — просто Берлиоз,
и Аннушка уже
сподобилась пролить
подсолнечное масло.

В ночь полнолуния
нам не до сна,
чашу безумия
выпьем до дна.

Страсть надвигается
тёмной волной,
в сердце вливается
морок ночной.

Господа око ли
в блеске луны
или монокль и
глаз сатаны?

Окно выходит в небеса.
Как сладко спишь ты, Маргарита.
Ты светишься нагая,
вся
лишь взглядом любящим укрыта.

Мы шабаш завершили наш,
ночь тает на твоих ресницах,
и медлит, медлит карандаш
над недописанной страницей.

Холодно в Киеве,
ночь в мироздании,
в воздухе Виево
тает дыхание.

В Киеве холодно,
мёрзнет эпоха,
по небу с Воландом
мчится Солоха.

Ершалаим.
Круто в гору вела раскалённая солнцем дорога.
Сладостный дым
обволакивал нас, как патриция римского — тога.
Страстью палим,
сорок лет я скитался в песках бесконечной пустыни.
Ершалаим,
ты паришь надо мной, но моей ты не выше святыни.

Знаешь, и в этом году
лето закончится в срок,
и — в путь-дорогу.

В райском бродили саду,
платим за это оброк
строгому Богу.

Что же нас ждёт за Рекой?
Лютая стужа?
Свет не про нас, а Покой —
он нам не нужен.

Поставь мне чёрную пластинку —
сквозь скрежет времени услышу
я скрипку юности моей
и зрелости фортепиано,
и хриплый старости фагот,
и — тишину,
и тишину…

Пустяк — недолгий дождь,
ночной пустынный пляж.
Пусть ты морская дочь,
я твой влюблённый паж.

Спряди из пены прядь,
волной себя укрой,
гляди, трепещет гладь,
погладь её рукой.

Стихия спит у ног.
Не стихнет в сердце боль.
Запомни эту ночь
и наш неравный бой.

Себя не превозмочь,
когда любовь не блажь.
Пусть ты морская дочь —
я твой любимый паж.

Твоя упруга грудь — мячик!
Манящий взгляд и холодок тела…
Я муж давно, но пред тобой — мальчик.
Как я не смел, как ты — смЕла,

Как ты смелА!
Мне за тебя срашно,
ты запредельную берёшь скорость.
Матрона ты и мэтр страсти,
я ученик твой и твоя гордость.

Союз наш странный осуждён богами.
Как пред тобою все убоги боги!
И если даже станем мы врагами,
не расплести нам рУки и дороги.

Судьба творит свой произвол.
Ты вся, как яблоня в цвету.
Тебя в богини произвёл,
но богом быть невмоготу.

Твой гибок стан, а сан высок,
я ж — иезуит и изувер…
И вдавлен поцелуй в висок
и холоден, как револьвер.

Врал ворон — вор он и враль,
а на дворе выл февраль,
но лишь в конце сентября
поняли мы, что не зря
каркал нам черный чудак,
крылья расправив, как фрак;
знал ворон — вор, но не враль,
как быстротечен февраль.

Ты, знаю, Тютчева поймешь:
«Мысль изреченная есть ложь».
Но если так, скажи ты мне,
неизречённая — вдвойне?

Брать — значит, всё, что захочется!
Тратить — так всё до рубля!
Женщина, Ваше Порочество!
Как же Вас носит земля?

Но и с землей перемешана,
в спазмах любви и тоски,
Ваше Высочество, Женщина!
Вы к небесам так близки!