Божена Мицкевич - Лепестками усыпанный вечер

Мне всё равно: равнодушны ко мне вы иль строги,

я растворяюсь в волнах, в синем ласковом море…

Обметало губы мне

и огнем пытают вены.

Ты явился мне во сне

Пастью огненной гиены.

Я бежать хотела в круг —

на полу очерчен мелом,

но из нежных твоих рук

выпорхнула птицей белой.

Полетела я в поля

на жнивьё, что стыло снегом.

Там топтались тополя,

как пред войском печенегов.

Там стога ловили свет,

отблеск летнего сияния.

Я дала тебе обет

нашего противостояния!

Лепестки на снегу, розы в белом снегу…

Я любить не могу иль не смею.

Я тебя не зову и рукой не маню,

я без слов, я молчу, я немею…

Ты как яркий цветок, что ушел под снега,

ты уже не живой и не мертвый.

Я тебя сохраняла сколько могла —

ты любви поцелуй полустертый…

Ангелы в белом, ангелы кружат…

Ты не во сне, наяву ты мне нужен.

Хлопают крыльями белые птицы,

падает снег на мои на ресницы.

Сон запоздалый, разума игры,

в вены впиваются красные иглы.

В сердце впивается мраморный холод,

трудно любить, если ты не молод…

Ночь на пороге, сегодня не спится,

Бьется в окно мне ангел как птица,

Может вырвет из сердца занозу

и превратит ее в алую розу…

Ангелы — белые крылья бьются,

а у любимых мечты остаются…

Пусть не сбылось, не исполнилось, всё же

мы так любили друг друга

до дрожи…

Таков закон —

ты мой дракон!

Дробить зубами сердце!

Меня увел из-за замков,

из-за закрытой дверцы.

Ты — бог огня!

Ты — ангел тьмы!

Мы вместе в звездном небе!

Ты отобрал жизнь у меня,

что на воде и хлебе.

Теперь пою!

Теперь люблю!

В огне горит душа!

Ты не бросай меня молю,

Ведь я, дракон, тебя люблю…

за море, за огней зарю

и за звезду на небе!

Она была безумно робкой, на носу очки,

берет в красную клетку,

синий шарф ни к чему и желтая сумка.

Она его не знала почти,

но смеялась, когда провожал переулком.

Разносились шаги гулко, гулко…

Он был практически ловелас,

много видел и много чувствовал,

он давно просто играл, делал пас,

в мире не жил, а скорее присутствовал.

Его шутки впрочем остроумны,

глаза сини,

бородка клином,

В мире птиц был бы павлином…

Старый город смущался право,

подставляя им новую улицу-линию,

Он хотел повернуть направо,

только город пахнул глицинией.

Оба замерли, плещут волны,

парапеты и крики чаек…

И дыханием воды черной,

старый город их обвенчает…

В прозрачной глади голубой

я утопаю прядью ивы,

ты позови меня с собой

свирелью с тонким переливом.

Ты позови меня с собой

воздушным взмахом вишен белых,

готова падать я с тобой,

как лепестки с губ неумелых.

Прозрачен воздух голубой

и плещет сонная криница,

готова я идти с тобой

туда, где разлилась зарница.

Ты позови и я приду,

на радость

или на беду…

Пустой вагон, курю, закашлялась, остыла…

Так, черт возьми, что это было?

Неужто шутит так судьба —

тебя в попутчики послала!

Тебя, которого так ждала

я много долгих лет любя…

Пустой вагон, несётся даль,

ведь ты меня уже предал:

тогда давно, когда один ты был

до судорог любим!

Теперь все миф, пустая трата слов,

И не пытай меня!

Ушла любовь!

Лимон струится тонким серпантином,

из гжели голубой дымится чай.

Я укрываю плечи палантином

и забываю всю свою печаль.

Минута счастья, тайного блаженства,

плывет волнами мятная истома.

Пью чай и понимаю совершенство

минут, что задержали меня дома.

Моя хандра, моя тоска, моя депрессия,

Падает из облака белая грусть.

Мне для жизненного равновесия

Наливает стакан горечи, пусть…

Я люблю с горчинкой кофе,

И с горчинкой люблю шоколад,

Я в горечи почти профи,

Её знаю любой расклад.

Сыпь побольше, потолще слоем

Намазывай горький яд.

Пусть хандра, да не станет горем,

Пусть не станет ссорой разлад.

Пусть из горького поднебесья

Белым облаком стылых сцен,

Моим призрачным равновесием

Будет — стон Харибд и Сцилл.

Размешай, посмотри и пей

Горький стон переулков белых,

И живи, и люби, и смей,

Как рычание рысей смелых.

Смей любить на разрыве вен,

Смей любить на разрезе глаз…

Презирая тоску и тлен,

смей любить, как в последний раз!

Стрелою Невский вспарывает время,

Стекает вниз каналами, мостами

И вкладывает ногу в стремя,

И прорастает между нами.

Врастая в Питер пядями земли,

Глухими стонами открытых окон,

Мы разгадать историю могли,

И завернуться в тонкий кокон.

В разломе рек, каналов и мостов

Пульсирует раскрытый Питер.

Исакия я натяну остов,

На душу, словно яркий свитер.

Я растворилась, падаю стрелой,

По Невскому лечу к холодным водам.

Мой Питер будь всегда со мной,

Набатной веры вечным сводом.

Кто-то купается, кто-то читает,

Кто-то просто о море мечтает.

Кто-то учить захотел английский,

Кто-то щекочет ушко Лизки.

Летом простор для занятий и тем,

Можно читать и фантастику — Лем —

Очень хорош для сына и мужа,

Мне ж вытирать после Лизки лужу.

Мне бы Цветаеву и Гумилева,

И Пастернака читала бы снова.

Муж возвратился с пляжа домой —

Лизка в песке вся! О, Боже мой!

Летом на пляже читают вокруг,

Мамы и бабушки с детками в круг

Сели, и радостно бьются сердца!

Мне принесла Лизка птенца!

Эта собака, конечно, мне друг,

В мире тоски как спасательный круг.

Только мне хочется Остин читать

И хоть немного, чуть-чуть помечтать!

Трудно мне выбрать и как мне быть:

Книгу читать или Лизку любить?

Вечером в комнату как-то вошла,

Лизку там с книжкой внезапно нашла!

Лизка тихонько листала страницы,

Может такое во сне только сниться:

Даррелл, Бианки, Линдблад и Пленар!

Вот вам и Лизка! Ну кто б ожидал!

Зимний дождь, зимний дождь,

Зимний дождь стучит по лужам.

Ты идешь, ты идешь,

Знаешь, ты мне очень нужен!

Просто до боли!