Божена Мицкевич - Лепестками усыпанный вечер

Другой огнем страсти ведет к удушью,

я сгораю, а он стоит невредим.

Я зажата меж ними в тиски железные,

на двух распятиях я распята,

то бреду дорогой пустынно снежною,

то кричу, огнем яростным я объята.

Отпустите меня, если можете,

отпустите меня, если любите.

Вы меня как волки сторожите,

вы меня как смерть губите,

но не любите, но не любите…

Вы же оба меня не любите!

Только губите, только губите,

Из забавы жестокой губите…

Один равнодушный как небосвод,

другой горячий как солнца луч,

один не глядя с собой ведет,

другой манит как закат между круч.

Меж ними я не живу, а таю,

теряю нити живых огней,

уже не плачу и не летаю,

А что Любовь, я забыла о ней!

Зимняя рябина — горький вкус любви,

той, что приморожена разлукой,

огненной и яростной зари,

цвет как кровь,

как боль сердец

и стука

страстной

исступленности

моей.

Ну, налей настойки мне скорей

из рябины горькой, алой…

Стайкой зимних снегирей

пусть летит привет

мой малый.

Ты успей его поймать,

обнимать,

целовать,

ждать…

Зимняя рябина — горькая любовь,

холодом и стужей скованное

сердце…

Не растает, нет!

Не забьется вновь,

позабыла, где потеряла

дверцу,

и от дверцы ключ…

Уходи,

не мучь!

Бывало в ночном люди не спали,

шептались всю ночь

и о счастье мечтали.

А нынче в ночном царит пустота,

покинули люди

родные места.

Все пылью покрыто и снегом покрыто,

мечты не сбылись

и ночное забыто.

Закрыты окошки и двери в домах,

собаки гуляют в темных

дворах.

Забыто ночное,

рассыпалось

в прах…

Что останется после меня?

Зеленая в траве земля,

небо голубого цвета,

знойное донское лето…

Все останется как есть,

будет, где голубке сесть

на ветвях большого клена,

или в зарослях паслёна,

будет сизый голубь есть

сладкие подарки лета…

Будет Дон шуметь волною,

зреть колосья в желтом поле,

там, на выгоне на воле

конь каурый верно есть…

Только на него не сесть.

Что останется после меня?

То же, что после вас:

летний холодный квас,

розы, пионы, рябина,

яблочный будет Спас,

и кружевная гардина…

Все это будет

без нас…

Твоя холодность белым снегом

легла на лепестки души,

Ты вечный пушкинский Онегин,

моя любовь тебя смешит.

Всегда готов со мною спорить,

читать нотации, учить,

не чувствуя разлуки горечь,

ты продолжаешь где-то жить…

Замерзну, в том твоя вина,

согреться не чем мне в разлуке,

я испила всю боль до дна,

пробел в любовном перестуке..

устала жить

в разлуке…

Ты хочешь быть счастливым?

Разрешаю меня забыть!

За спокойствие в мире крикливом

надо желтой монетой платить.

Только золото, только золото

покупает покой и страсть…

Ну, а если злата не скоплено,

страсть, пожалуй, можно украсть!

Разрешаю тебе быть искренним,

не спеши говорить мне лесть,

В мире нашем сапфиро-иссинем

правда тоже, поверь мне, есть.

Забывай меня, пусть забвение

тебе дарит спокойный сон.

Я стою на пороге сомнения

и не верю, что ты влюблен.

Если хочешь счастливым быть,

надо просто меня забыть!

Субботнее утро,

неспешный разбег облаков по свинцовому небу,

хорошая книга и кофе с корицей,

коричневый клетчатый плед…

И теплая ванна, хвала Архимеду,

есть четкий баланс

между весом проблем.

Недельные тяжбы на службе,

холодные окна в вагоне метро,

пустой неуютный трамвай,

и сонные голуби сизые, те на перроне,

и надвигающийся потихоньку январь…

Все это на чаше весов

с надписью: «Будни»

Субботнее утро,

ты любишь пить только эспрессо,

горчит черный кофе,

что вышел из под жаркого пресса,

чуть слышная музыка,

снег полетел за окошком,

где-то мяукает кошка,

и чаша весов перевесила

словом «Покой»!

Ноябрь пожухлыми листами

еще неспешно шевелит,

еще рябины куст горит

под ветром хладным и местами

разбились капли о гранит.

Уж всё готово к новым дням

и новогоднее веселье

уже зовет на новоселье

к веселым красным снегирям.

В последний раз обходим скверы,

под курткой теплы полуверы,

шарфы, перчатки, сапоги.

А дома ждут нас пироги…

Букеты огненной рябины

поставим в радужный хрусталь,

Прощай же, осень! Как ни жаль,

зима идет к нам до весны.

Забудем огненные сны,

дождей усталые напевы,

нам заметет пурга пути,

но будем мы к весне идти,

вкушая осени дары:

орехи, ягоды и мед…

Пускай себе зима идет!

Пряная осень пахнет: корицей,

яркой арабикой, тонким анисом.

Осень мелькает рыжей лисицей,

вьется последними мотыльками,

Робко галдят запоздавшие утки,

гуси стремительным клином ушли.

Я провожаю осенние сутки,

в тихих прогулках сложились минутки,

ясную радость душе принесли.

Блестит вода

прощальным блеском,

подобно пестрым занавескам

склонилась ива у пруда.

Пришел покой, вода застыла,

усталый ясень клонит в сон,

молитвой в небо вознесен,

его последний желтый лист,

и даже ярый атеист,

божественностью напоён.

Мир яркой осенью спасен,

укутан мягким забытьём,

Лист ноября перевернем,

как ворох огненной листвы,

под очи матушки Зимы,

неспешным шагом подойдем…

Скромные крылья, нежные ангелы,

вечные путники в темной вселенной.

Вы на Земле всегда чужестранники,

ангелы вечности в бытности тленной.

Вы раскатаете по небу радугу,

птиц нам в сады порассадите утром,

Мы же все стонем, подвержены недугу,

о чем-то мелком, сие минутном…

Скромные ангелы, нежные крылья,

вы нас простите за приземленность.

Нам очень сложно осилить бессилие

и испытать души окрыленность.

Вы потерпите, белые всадники,

сердце у нас броней защищенное,

Мы на подмостках, где мир — это задники,

вы — же прожектор в сердца обращенный.