Божена Мицкевич - Лепестками усыпанный вечер

пряными терпкими вишнями,

нашим соколиком над бесконечной далью степи.

Мы все живем и хвала за это Всевышнему!

Выпей глоток коньяка, помолись и терпи!

Все измотавшее душу, все вывернувшее наизнанку,

будет рассыпано прахом ушедшего дня.

Жизнь любит делать на душах тонкую гранку

и обжигать до бела, в колокольнях звоня…

Как грустно уходить в полночный дождь,

как грустно уплывать индейскою пирогой,

бежать куда-нибудь, когда не ждешь

ты с замиранием и тайною, о многом

сказать могли бы скромные уста.

О многом, что в молчании сокрыто,

увы, не та я женщина, не та любимая,

а та, что позабыта!

Как грустно уплывает небосвод к рассвету,

а потом плывет к закату.

Такая мука каждый год

на душу ставить мне заплату.

В заплатках бедная душа,

истерзана она любовью,

и умирает не спеша,

и истекает тихо

кровью…

Первое слово — последнее слово,

взгляд, полужест, пожелтевшие листья,

те, что под снегом давно разлеглись,

мне во сне кружат снова и снова.

Листья упавшие, желтые стаи

слов облетевших, слов не сказанных,

мы расстаемся, мы видно устали,

жить в этих снах: сладких, обманных.

Что же, лети, мой соколик, далеко,

к югу иль к северу, иль на восток.

Осень срывает листья жестоко,

в жизни ведь каждый из нас одинок.

Первое слово — любовное слово,

слово последнее — слово разлука,

это земной жизни основа,

это любви простая наука.

Что же молчишь ты? Ты видно закрыт

от всех слов, что кружат яркой стаей…

Дом у реки нашей горной забыт,

с ним позабыл ты свидания мая.

Первое слово — тяжелое слово,

сердце, как бубен трепещет в руках,

слово последнее — легкое слово,

как бела горлица там в облаках.

Давным-давно это было,

в те времена, когда бумага и ручка

дружили друг с другом,

когда лучшим проведением досуга было чтение книг,

когда мы верили в чудо,

которое непременно

случится

с нами.

Давным-давно мы смотрели хорошие фильмы,

мы ценили искренность больше денег,

нам не нужен был отель в пять звезд,

мы любили сами смотреть на звезды

в горах и у моря под шум волны

мы любили жить,

мы умели любить

не только

себя.

Давным-давно это было…

Ждала она его, как пес, умеет ждать,

он стал, как центр маленькой вселенной,

и каждой мыслью, чистой, сокровенной

она его хотела обнимать,

она, как пес, его

умела ждать.

Бездумное, слепое поклонение, отчаянье,

холодные мокрый снег, зима…

Она увидела его нечаянно

на фото с дамой и сошла с ума,

подобно, не собаке, а гиене,

она мечтала

о скорейшем

тлене ее

растоптанной любви.

Вы спросите, а что герой сей драмы,

он знать не знал о глубине тех чувств,

любил он бантик на ее пижаме

и пить вино ее красивых уст.

А больше ей он ничего

не должен — так он

считал сегодня и всегда.

Ведь есть её и лучше

и моложе!

А что любовь? Так это ерунда!

Мои слова в изящный томик не войдут,

они упрямы, слишком своевольны,

а иногда, пожалуй, и фривольны.

Для вечности они не подойдут

Мои слова всегда твердят о том,

что есть любовь и рядом есть разлука,

как рядом с алым шелковым бантом

всегда есть серая, тупая скука.

Мои слова, как по весне туман,

припали скорбными губами к водопою.

Прощаю всё и давний ваш обман

прощаю, ухожу. Я не зову с собою.

Мои слова, которые в стихах,

как камешки морские, заблестали,

они о радуге и о любви мечтали,

но вы забыли видно впопыхах…

Он был похож на Бога!

Глаза, усталые, но полные жизни,

они обещали глубины познания

манили открыть,

манили забыть

всё, что до этого знала!

Я его обожала —

он был так похож на Бога!

Всегда заботлив, приветлив,

как же иначе, он совершенен, увы, во всем!

Но почему тогда я плачу,

голову склонив

ему на плечо?

Плачу, а как иначе,

я люблю его горячо!

С ним я чувствую несовершенство

каждого изгиба моих ресниц,

каждой веснушки на переносице,

ткани платья, отставшей от модниц…

Он так похож на Бога!

Я знаю буду с ним

немного!

Дорога, дорога, дорога…

У Бога своя дорога!

Наступает месяц — Лютый,

следом месяц Березень,

тянутся зимы минуты,

всяку ночь и всякий день.

Лютый месяц заправляет,

шлет метели и пургу,

так Февраль нас забавляет,

лучом солнца на снегу.

Только не страшны морозы,

Лютый месяц не бушуй!

Скоро зацветут мимозы,

у весны ведь свой фен-шуй.

Как не гневается холод,

листья в почках торят путь,

капли стукают, как молот,

и январь уж не вернуть.

Вдаль шагает месяц — Лютый,

виден, виден Березень!

Март цветами обернутый,

к нам проникнет за плетень.

Будет гомон птиц и яркий

солнца луч помчится вниз.

Март — он месяц хоть не жаркий,

но имеет свой сюрприз.

Сижу в кафе,

в окошко стукнул ветер,

мне капучино нежный принесли,

меня сегодня утром призрак

встретил

из прошлого, с целованной зари.

Он воздыхал, как в замках Альбиона,

тянул мне руки, а в руках букет,

и говорил мне много он смешного,

и даже снова дал любви обет.

Сижу в кафе,

остыл мой капучино.

Уходит в даль туманный силуэт.

Прощай, прощай, мой призрачный мужчина,

у прошлого всегда лишь серый цвет.

В окошко ветер,

постучит печально,

я выпью кофе, посмотрю в окно,

за ним туман, словно фата венчальна

в немом кино, что сняли мы давно…

Безумный яркий выходной!

Ты — мой!

Ты — мой!

Ты — мой…

Ты — мой?

Истекаешь каплей алой крови,

без боли, без воли,

идешь со мной.

Дрожание робкое подколенное,

дыхание влажное

розовых губ…

Я читаю тебе стихотворение,

подпирая плечом

торса твоего дуб.

Мне не надо заморского пряного рая,

я дышу ароматом

настоянных трав.

Из тончайших нитей сказку сплетаю,

с добавлением капли

смертельных отрав.

Истекает истомой запутанный вечер,

я забыла зажжешь банальный торшер,

где-то там в холодильнике

спрятаны свечи,

только вот нужны ли

свечи теперь?

Пароль: «Черное».

Отзыв: «Белое».

Контроль пройден,