Яна Солякова - Дырявое ведро

Их дни скоротечны, а ночи бескрайни.

И зимние звёзды им светят острее.

Коты во дворах и под сводами лестниц,

Заплатки котов на потрёпанных крышах…

Но серые, серые, серые мыши

шуршат под трухой невысоких поленниц.

У старых домов лабиринты подвалов,

Но даже скелеты в шкафах позабыты…

Лишь мыши снуют за посудой разбитой…

Хозяев ещё в прошлом веке не стало.

Какие-то гости, случайные люди

Скрипят половицами, варят похлёбку…

И свалены в кучу ботинки, коробки,

И кончилось время надежд и прелюдий.

Осталось дождаться последнего шторма,

И вырвать к чертям надоевшие корни!

Но каждое утро подвыпивший дворник

Опавшие листья сметает покорно,

И дальше дрейфуют дома в межсезонье…

Изжиты истории, выросли дети…

Окно одиноко на улицу светит…

До самого утра звездою бессонной.

Сколько раз зацветёт черёмуха,

Горьким запахом одарит?..

Вспыхнет лёгкое время порохом —

И сгорит.

Сколько вёсен ещё нам праздновать?

Майских сумерек и ночей?

У обрыва объятья страстные

Горячей.

Лепестки облетают, прощаются.

Ветер под ноги их несёт…

И всем сердцем весна ощущается…

Вот и всё.

Осязаемость, нежность непрочная

Встреч, черёмухи и весны…

И зачем-то тревожные ночью мне

Снятся сны.

Но весна за весной, безумная,

Сердце радуя, настаёт…

Расцветает черёмуха лунная

И цветёт.

Ещё не знаю нужных слов, а просто плачется.

Когда прошла я поворот?.. Что не заметила?

И словно бы не узнаёт Зима-обманщица,

И заметает снег следы свежо и ветрено.

И белый холст, и белый лист, и смех нетронутый…

И все ошибки, и все встречи не случайные —

Я вас теряю. И в душе чернеют омуты…

И я тоскую по неспетому отчаянно.

Из горсти зёрен — лишь одно в тебе проклюнулось.

Из океана — лишь волна тебя подбросила…

По звёздным меркам, ты уйдёшь — такой же юною,

Не успевая накопить веселья к осени.

Да, сослагательного — нет… Но боль сердечная,

Откуда боль по непришедшему, по тайному?..

Откуда это — прорасти — желанье вечное?

Откуда это — улететь — желанье стайное?..

Ну чем не зверь?! И понимания не выросло…

Зима метёт… И поворот, и ветер северный…

И не могу про новый день собраться с мыслями.

И новый мир опять вокруг. И всё потеряно.

Я зелёными костерками

Выпускаю по саду рассаду,

И руками над цветниками

Колдовать могу до упаду.

Только это — всего половина

Моего труда на участке —

Я и в смерти растений повинна,

И к убийству сильнее причастна:

Подорожник, осот, одуванчик

И, уже зацветающий, клевер

Вырываю… А как же иначе?

Прямо — юг, а оглянешься — север.

Слева — жизнь, а оглянешься — смерти

Служишь так же, и с большим усердьем,

Но в неистовой круговерти

Мы танцуем и «в север» не верим.

Только смерть не противоположна:

Она с жизнью на пару кружится,

Разделить их — увы! — невозможно…

Вот — срываешь ты стебель душицы,

Зверобоя добавишь и мяты —

Чай нальётся живительной силой…

Ну а стебли поломаны, смяты,

Чай для листиков станет могилой…

Неприятно? Хотите — не верьте:

Смерть — не зло… А всегда — продолженье.

Мы живём в окружении смерти,

В этом странном и страшном круженьи.

Жил человек… И образ жизни

Здоровый вёл. Боялся смерти.

Боялся: кровь из раны брызнет,

Боялся: в Ад утащат черти.

Боялся: рак, инсульт и сердце…

Беспомощность и боль, и мука…

И ел без соли и без перца,

И Йоги постигал науку.

Пил только чай, вина чурался,

И не курил, молился Богу.

И так бессмертным стать старался,

Что становился понемногу.

Так что же это? Шутка злая?

Он умер раньше, чем другие…

Чем те, кто жили не считая

Минуты, сердцу дорогие,

Чем те, кто жили и смеялись,

Курили, пили, нарушали…

Кто, не считая, наслаждались

И Жизнь вкушали…

К догорающему костру…

Нежность ко всей вселенной безмерна…

Дело не в том, что я умру —

Страшно, что вся Земля — смертна.

Погибнет Есенинская душа,

Вместе с собаками и словами,

И Моцарт без Солнца не сможет дышать,

Анри Матисса угаснет пламя.

Как только исчезнет последний пиит,

Не станет Луны и подлунного мира, -

Поэт всех поэтов навек замолчит,

Рассыплется прахом заветная лира…

Всё! Понимаете?! Всё уйдёт!

И отклика в новых веках не будет!

И нас никто в пустоте не найдёт,

И, даже, никто никогда не забудет.

Безликая, вечная пустота —

Итог всех гениев и дерзаний.

И бесполезно пройдёт маета

Смешных открытий идей и знаний…

А для всеобщего равенства масс,

Где-то вверху, над пропавшими нами

От юного взрыва в бесчисленный раз

Появится новый светящийся камень.

Мир кружился каруселью яркой, пёстрою…

Танцевала Жизнь в цветочном лёгком платьице.

Смерть сидела и косу точила острую…

Долг есть долг… Хотя погано было нА сердце.

Обзывали Смерть «костлявой», «стервой чёрною».

И желали ей самой беды и гибели.

С ней боролись и шаманы, и учёные,

Презирали, ужасались, ненавидели…

Сколько ж можно? Ни любви, ни уважения…

А работа, между прочим, не завидная!

И оставила она своё служение —

Допекли её слезами да обидами.

Что за праздник начался! Эх, любо-дорого!

Смерти — нет совсем! Исчезла, тварь поганая!

Потекли года счастливые без ворога.

Все от радости хмельные, точно пьяные.

Ну а Жизни что? Танцует, размножается.

И людей — что в чистом поле трав некошеных.

Во сыру землю никто не собирается,

Во сырой земле, известно — что ж хорошего!

Но года текут, сливаются в столетия…

Жизнь круги свои наматывает вечные…

Только выглядит — как нищенка последняя…

Где ж та девочка весёлая, беспечная?

Ковыляет через боль старуха древняя,

Сад фруктовый не цветёт, задушен сучьями.

Голод правит городами и деревнями,

И больные безнадежностью измучены.

Нет покоя: боль на вечность преумножена,

Застоялась кровь, а новой — не рождается.

На уродливую нищенку похожая,

Жизнь в болоте беспросветном отражается.

Смерть проснулась в темноте, у края времени.

Слышит: колокол гудит истошным голосом.

Видит: некуда упасть на землю семени,

И кошмар царит такой, что дыбом волосы!

Устыдилась Смерть, от страха время сдвинула,

Одним взмахом возвратила всё по правилам…

«Ты прости, что я одну тебя покинула!» —

И цветочек Жизни за ухом поправила.