Аркадий Казанский - «Играю словом…»

Вы танцы любите? Я — нет.
Не вижу в танцах прока.
Потребности в движеньи след.
Пустое всё. Морока.

Передвигаюсь в жизни я,
С какой — то целью нудной.
А так — что толку. Погулять
И то, полезней будто.

Назад. Такси летит стремглав,
Луч фары сосны мажет.
Таксист, скосив зелёный глаз,
Нам анекдот расскажет.

Пока — сестра. Бывай здоров.
Таксист, вези обратно.
Окончен день, и полный снов,
Нас вечер ждёт приятный.

Сердце устало биться,
Мучиться и страдать,
Хочет покоем забыться,
Готово навеки встать.

Чтоб жизнь не остановилась
В теле моем и мозге,
Мне пересадку сердца
Предписывают врачи.

Добраться до сердца можно,
Сделав разрез по живому,
На левой груди половине
Рот рассекая ножом.

Ждущий раскрытый рот,
Кровь с рассеченных губ,
Белые зубья ребер
Сердце готово схватить.

Где взять другое сердце,
Готовое в грудь вселиться?
Кто мне его оставит,
Единственное, свое?

Сердце нужно живое,
Трепещущее, молодое,
Кусочек жизни заветный,
Глоточек воды живой.

Нужно только дождаться
Гибели человека
С диагнозом смерти мозга,
Сердце его отнять.

Нужно, чтоб это сердце
Было близким по крови.
Группа и резус фактор
С моей должны совпадать.

Что мне осталось делать?
Ждать, пока в катастрофе —
Погибнет мой брат по крови,
Кощунственно смерти желать?

Кровь моя не желает
Течь по чужому сердцу,
Бунтует и упирается,
Нужно кровь усмирить.

Плоть моя не желает
Родниться с чужой плотью,
Реакция отторжения…
Нужно плоть усыпить.

Душа моя не желает
Жить в чужом сердце,
Стонет, болит и корчиться,
Нужно душу убить.

Любви моей невозможно
В чужое сердце вселиться.
Я чувствую, с моим сердцем
Меня покидает любовь.

Ум мой понять не может
Проповедь каннибализма.
Сомнение истерзало
Нужно ум совратить.

Чужая кровь не хочет
Смешиваться с моей кровью.
И умирает в сердце,
Вылей чужую кровь.

Чужая плоть не хочет
Срастаться с моей плотью,
Хочет покончить с собою.
Выплюнь чужую плоть.

Чужая душа не хочет
Жить в плененном сердце.
Она покидает сердце,
Которое только стучит.

Чужая любовь не хочет
Впустить мою в свое сердце.
Моя любовь умирает
В брошенном сердце моем.

Где поселить мне смелость,
Где поселить мне честность?
В кусочке чужой плоти
Нет места моей мечте.

Оставьте меня в покое
С моим измученным сердцем,
С моей уходящей жизнью,
С моим угаснувшим днем.

Пусть жизнь на землю приходит
Пылкой страстью зачатья,
Криками материнства,
Плачем первым ребенка.

Я знаю, в подлунном мире
Сердце незаменимо,
Как сосок материнский,
Как поцелуй любимой.

Дождь. На перроне две фигуры:
Жена и муж с малярной щёткой
Кусочек тащат арматуры,
Могильной сваренный решёткой.
Усталые и злые лица.
О чём — то спорят меж собою.
Он сильно пьян, супруга злится
Над банкой с краской голубою.
И только, чуть не подерутся;
Но, вот, махнув рукой устало,
Жена… Но, нам смотреть не стало,
Как там они решётки прутья,
Стянув лицо приличной маской,
Покрасят голубою краской.

За окном бушует зимний ветер,
Снег несётся белый — не догнать…
На столе — письмо из деревеньки:
Это пишешь мне ты, моя мать.

Пишешь мне: — Теперь уже ты взрослый.
Жить пора степенней и мудрей.
Не мотайся ты по братьям, сёстрам —
Угол свой ты обретай скорей.

Пусть и у тебя местечко будет,
Где ты сможешь жить сам по себе,
И в глаза смотреть спокойно людям,
И смогу приехать я к тебе.

Дорогая, как же объяснить мне,
Как сказать тебе про эту боль?
Как мне больно рвать живые нити —
Те, чем с сердцем связана любовь.

Мама, мама, мне не нужен угол —
Потолок, окно и три стены.
Без тепла сердец мне очень туго,
Мне живые, близкие нужны.

Я готов скитаться псом бездомным,
Выть в ночи, от холода дрожа,
Но, к чужим сердцам, и в угол тёмный,
Не затащишь счастье на вожжах.

Не заманишь, не положишь рядом.
Одному, так страшно в тишине.
Я хожу везде — быть может, рады,
Где-нибудь, непрошенному, мне.

Может быть, кому-нибудь, я нужен,
На минутку, просто поддержать.
А, за съеденный при этом ужин —
Не суди меня ты, строго, мать!

Мама, вижу, нужен и тебе я —
Подожди немного, я приду,
И, как в детстве, чуточку робея,
Сяду рядом, слов я не найду.

Помолчим, в глаза друг — другу глядя,
За окном пусть сыплет летний дождь.
Я ведь понимаю, как ты рада,
Что здоров я, весел и пригож.

Знаю, что тебе довольно взгляда,
Чтобы в душу заглянуть мою.
Для тебя ведь лучшая награда,
Что живу я, думаю, люблю.

Помнишь, в детстве, из — за глупой шутки,
Перестал я на ночь целовать
Твои губы, и святые руки.
Как тогда тебя обидел, мать!

И теперь я не целую тоже —
Всё меня смущение берёт,
Как изрезана в морщинках кожа,
Седина виски твои прядёт.

Паутинкой, серебристой, тонкой,
Образ твой повыткался в мозгу.
Ты прости меня, что в жизни звонкой,
Навещать почаще не могу.

Ты пойми, я не ищу покоя,
И спешу, где жизнь моя нужна.
Собираюсь в дальний путь легко я —
Ты махни рукой мне из окна.

Когда недавно, в вечер звонкий,
Письмо писать тебе хотел,
Я василек прозрачный, тонкий,
Перед окопом рассмотрел.

И в темноте его сорвал я,
В своем блокноте засушил
И, дописав свое посланье,
Его в письмо тебе вложил.

Пусть он летит к тебе быстрее,
Пусть он твою разгонит грусть,
Когда врага мы одолеем —
Тогда и с фронта я вернусь.

И васильковым утром ранним
В твое окошко постучусь.
Ты только жди меня, Татьяна,
Я снова жизни научусь.

Забудем ужасы войны
И в васильковом чистом поле
Увидим радостные сны.
Сейчас прими лишь треугольник.

И в непогоды, и в метели,
Через распутицу дорог,
За ним любовь моя летела,
Как этот синий василек.