Аркадий Казанский - «Играю словом…»

Скажи: — Меня ты сможешь полюбить,
Свою судьбу с моей соединить?

Нет, не из жалости со мною рядом лечь,
И не от скуки, чтоб себя развлечь,

Не за подарки, книги и цветы,
Не за стихи, в которых только ты,

Не за глаза, которыми молю,
И, даже не за то, что я люблю,

Не за слова, что для тебя звенят,
А, очень просто, полюбить меня!

Приди, войди в мои пределы,
В мой мир фантазии минутной.
Он без тебя осиротелый,
Какой-то стал, и неуютный.

Объят могильной тишиною,
Стоит он опустевшим домом,
И с крыши прелая солома
Сползает, будто снег весною.

За окнами ночные тени
Мелькают, и хохочут тонко.
Ко мне идёшь. Скрипят ступени.
Я чувствую себя ребёнком.

Так обними меня за плечи,
Укрой меня от тёмных пугал.
Я, может быть, тебя придумал,
Но мне от этого не легче.

Не легче мне, что в этом мире,
Я поселил тебя, без спроса.
Глазами серыми своими,
Мне кажется, всё смотришь косо.

Не легче, что в моих владеньях,
Ты не живёшь, и не мечтаешь,
Лишь вздох печальный посылаешь,
Или мелькаешь лёгкой тенью…

Я хотел, ворвавшись, подхватить
На руки тебя, и закружить.
Но не в силах даже глаз поднять;
Люди между нами мельтешат.

Говорю тебе: — Давай уйдём,
Мы туда, где будем мы вдвоём.
Там тебе прочту свои стихи.
Ты согласна. В круговерть стихий

Мы уходим. Для тебя звучит
Первый, робкий лирики мотив.
Снежная тропинка так узка —
Не пройти вдвоём наверняка.

Я стою. Уходишь ты сквозь снег.
Я кричу: — Постой — тебе вослед.
Я люблю! — ты слышишь, или нет?
Слышу — говоришь ты мне в ответ.

Слышу, слышу, но уверен ты,
Что любовь твоя не плод мечты,
Не фантазии бредовой боль?
Ты уверен, что любовь с тобой?

Я уверен? Да, уверен я!
Мир, и ощущенье бытия
Подарила мне ты, поднесла,
Как птенцу заветных два крыла.

Я взлетел из глубины веков,
Где томился в цепких лапах снов.
Чтоб своё мне чувство объяснить,
Для тебя слова сложил в стихи.

Говоришь: — За что же меня так
Полюбить? Глупа я и пуста…
Нет, не верю я словам твоим,
Для меня ты весь заменишь мир.

Я не помню, как я раньше жил,
Пил и ел и спал, но не любил.
Сон от яви отличать я стал,
Лишь когда тебя я повстречал.

Никогда я не писал стихов,
Знать, водила ты моей рукой.
Слово, что в душе моей взросло,
Для тебя цветами проросло.

Мне открыла утром ты глаза —
Я пришёл тебе о том сказать.
Из меня уйдёшь ты — я усну.
Буду спать у вечности в плену.

Я в небесах вчера тебя увидел,
Где ты порхала вольной, певчей птицей,
И захотел, чтоб пела мне ты только.

Я сыру предложил тебе кусочек,
Не в мышеловке, в клетке золотой;
Ты пела, пока в клетку не попала.

Летать нельзя по клетке — крылья бьются;
На жердочке сидеть лишь остаётся —
И ты сложила крылышки свои.

А я хотел услышать снова голос,
Который с поднебесья доносился,
Пытался тебя холить и ласкать.

Но ты в углу печально — тихо села,
И только настороженно следила,
Как уходил и приходил я снова.

И, так и не услышав звонкий голос,
Я разлюбил тебя, и, не заботясь,
Забыл вчера я клетку запереть.

Проснувшись утром, вдруг услышал песню,
И, радостный, ворвался снова в клетку,
Но я тебя в ней больше не увидел.

А голос с поднебесья доносился,
Где ты порхала вольной, певчей птицей,
Расправив вольно крылышки свои.

Пускай я ухожу — тебе останется
Воспоминаний светлых ласковая боль.
Она была нелёгким испытанием —
Твоя, ко мне, безумная любовь.

Ты не погибнешь, нет, большою силою
Я наградил тебя, от щедрости своей.
Теперь ты сможешь всё, и только милою
Мне стать не сможешь — слёз своих не лей.

Знай, если я скажу слова убогие,
То никогда не буду уж поэтом.
В любви мне признавались очень многие.
Я, сам, всего лишь раз, открылся в этом.

Не думай обо мне — ведь жизнь проносится,
Как скорый поезд, пульсом по крови.
Всего лишь, жалкий я оруженосец,
В блестящей свите Рыцаря Любви.

Пью студёную хрупкость снега…
Перелески, поля, холмы…
На пенёк, отдохнуть от бега,
Я присел, посреди зимы.

День прозрачен. Не облетела
В эту осень листва берёз.
Сочетание меди с белым
Неожиданней ярких роз.

Возвожу из сугробов башни,
Озорные песни пою —
Стройный лес, как надёжный стражник,
Охраняет страну мою.

Ярким солнцем проглянет лето,
Голубой бирюзой небес.
И, кораллами чёрных веток,
Обнажается ветром лес.

Яркой россыпью пёстрых листьев
Раззолочено серебро.
Алый свет, от мороза выстыв,
Расстилает заря ковром.

Неожиданно грустной негой
Разольётся тепло во мне —
Пью студёную хрупкость снега,
Вижу свет вдалеке, в окне.

К тем далёким, земным пределам,
Я стремлюсь, от ходьбы устав,
Отдохнуть и душой, и телом
От невинных своих забав.

А, под вечер, оттаяв у печи,
Я смотрю в проёмы окон,
Как осинки мне рукоплещут,
И в ладоши хлопает клён.

Аванс ли, получку ли, премию ли взять,
Дрожь берёт до костей начальников иных:
Будут ведь пить, не просто выпивать,
Что с ними делать, как победить их.

Верно, вечером улица гудит многоголосая —
Иной идёт, покачиваясь, другой еле ползает.
В основном люд простой, а глядишь, и повыше,
Где пробраться, бочком место ищет.

Один покачнулся, упал: — Помогите, помогите мне…
Рукой пустоту ухватив, летит.
Брякнулся оземь. Ползает.
Боли не чувствует. Анестезия полная.

Плюются прохожие:
Нажрались, об асфальт бы рожею.
И мимо спешат: — некогда…
Свяжешься, потом бегай.

Есть кому подобрать. И верно —
Подкатывают, увезли в шинелях серых.
Всеобщий облегчения вздох:
Может быть на лечение. А может и в морг.

Утром начальнику позвонил звонок истерически:
Товарищ ваш посетил… Примите меры. Отчитываетесь.
Бросив все дела, заседают
Семь непьющих, без пьющего, которого обсуждают.