Нина Кондратковская - Сердце-озеро

Железа привкус, гарью опыленный,
И звон, и шип, и скрежета свербёж,
Язык ладони в вачеге паленой:
«Чуть-чуть правее!» «Майна!» И — «Хорош!»

Размах — былинный, раскаленный ветер,
И перебранки крупная картечь,
И мужество, и клинья междометий,
Забитые в разгневанную речь.

Все это называется — работа.
Все в целом — цех, завод, бригада, план.
От смены к смене и от пота к поту —
Святейшее с греховным пополам.

А в душевой — с души чугунный вес,
Как сажа с мыльной пеною сотрется:
Казалось, будто силушки в обрез,
Ан нет! Опять играет в жилах бес.
Уйдет усталость —
гордость остается.

Ветер сказывал сказы
Про вас и про нас.
Ему вторили скалы
Над речкой Миасс.
А та речка
Ухватистой горною силой
Золотинками слово
Наверх выносила.
А подголоски-погудочки
Вдоль озера Аргази
Камышовые дудочки
По всем плесам разнесли.
А башкир-гуртоправ
На реке Урале
Добрым сказам подыграл
На степном курае.
А под горой Магнитной
Люди славные
Эти сказы знаменито
Переплавили.
И пошли они звоном
Во все концы,
От мартенов и домен
Дворцам в венцы,
Паровозам в колеса,
Столбам в провода
Да по звездным плесам
Черт-те куда!..
А люди славные — с нами.
Каждый прост — и не прост:
Что ни сердце — то пламя,
Что ни слава —
До звезд!

Отжившие бараки — под бульдозер.
Стропила стонут. Ухают венцы.
Тут барка жизни прошлое выносит,
А время рубит жалкие концы.
Тут ребятня копается, как дома,
В судьбе отцовской, к памяти глуха:
Кровать и примус — в план металлолома,
В макулатуру — писем вороха.
Татарскую гармошку-однорядку,
Коптилку-лампу ржавую — пинком,
Клеенчатую общую тетрадку
И сундучок с поломанным замком —
В костер, в распыл, на ветер — все в порядке!
Клеенку вмял в суглинок самосвал…
А может быть, впервые в той тетрадке
Первостроитель имя написал,
Над буквами потея и сутулясь,
Не ведая, что за великий труд
Тем именем одну из лучших улиц,
Построив город, люди назовут?
Или в руке безусого героя,
Перемахнув отеческий предел,
На фотографиях Магнитостроя
Тот сундучок всю землю облетел?
А может, под лихую однорядку
Забытые эпохой мастера,
Как первый храм, поставили палатку
И освятили песней у костра?
И в прахе писем, пущенных на ветер,
Душа кричит, живет тепло руки
Того, кому к подножию бессмертья
Приносим слезы, память и венки…

В омуте розовом
Хлюпают лини,
Теплый пар над озером
Припушил огни.
Березняк у берега
Зореньке молчком
Кудри чешет бережно
Синим гребешком.
В эту пору летнюю
На ночной меже
Самое заветное
Теплится в душе,
Нежное и грустное,
Милое до слез…
Камышинка хрустнула,
Отозвался плес,
Вот и звезды-крапинки
Канули на дно.
А в поселке Краснинске
Крутится кино
И визжат транзисторы,
И пугают сов
Молодым неистовством
Странных голосов.
Импортными стилями
В дым оглушены,
Сколько упустили мы
Русской тишины!
Сколько огорошили,
Отпугнули дум,
Сколько нам хорошего
Не пришло на ум!

Как родную землю почитать,
Чтобы слов на ветер не кидать?
Чтобы стать перед ее лицом
Кровною родней, а не жильцом?
В детстве — теплым сердцем обнимать,
Как ребенок обнимает мать.
А когда нальется силой грудь,
Ей по-братски руку протянуть.
В материнской мудрой доброте
Телом заслонить ее в беде.
И, рубеж последний перейдя,
Вновь к земле приникнуть, как дитя…

Крутизна. Горючий камень. Грозы
Чиркают по скалам синим треском,
Градины стреляют, хлещут лозы…
Даже страхом поделиться не с кем.
А в потемках осмелели гады,
Из расщелин вылезли — и рады.
Наступи на хвост — вопьется жало,
И тогда уже пиши пропало, —
Ты — мертвец. Или живой — калека.
Ох, как надо встретить человека!
Руку в руку, по отвесным кручам,
По уступам, по камням горючим
Шаг, другой — и одолели б гору.
Ох, как нужен он в такую пору!

Творя добро, не взвешивай его,
Не измеряй объемы и масштабы:
Оно в твоих руках не для того,
Чтобы ладони превращались в лапы.
Не золото оно, не серебро,
Чтоб за него расплачивался
кто-то.
А при расчете —
где уж тут добро!
Все в мире зло от этого расчета.

Подберите черепок,
Отряхнув от пыли.
Пусть еще вам невдомек,
Как его лепили,
Как, вертя гончарный круг,
Жизнь его погнула вдруг,
Как в огне калила,
Что в горшке варила,
От каких житейских бурь
Вся потрескалась глазурь
И кому на счастье
Он разбит на части…
Подберите черепок…

Природа — самый безупречный мастер,
Постигший совершенство ремесла.
И все, что ей доступно и подвластно,
До высоты искусства вознесла.
И чудеса являть не перестала:
Ее творенья дивно хороши
И в диком зарождении кристалла,
И в мудром становлении души.

Человека мучил трудный сон:
Ситный хлеб пахучий видел он,
Даже ртом касался иногда —
человек был голоден тогда.
И в другую ночь он увидал:
В три обхвата камень он катал.
Докатить до полгоры хотя б!..
Человек отчаянно был слаб.
А потом увидел он е е:
Поливало солнце на жнивье.
Он метался, звал: — Иди ко мне!
А шаги заглохли на стерне.
Он проснулся. Сапоги надел.
День в окно рассеянно глядел
И в глазах его увидел боль,
На висках — беды великой соль.
Как нашел любовь он и еду,
Как вернулся к жизни и труду,
Вспоминает — и не вспомнит он.
А теперь — и счастлив, и силен
Он идет.
Идет и говорит:
— Был убит я?
Был. А недобит.
Отняли любовь?
А я — любил.
Взяли силы?
Я пошел без сил.
Хлеба недостало —
я стерпел.
Выжимали стон —
а я —
запел.

К многолюдью не спеши
Так бездумно и упорно:
Только для пустой души
Одиночество зазорно.
Тихий вечер не глуши
Болтовней смешной и вздорной —
Только для глухой души
Одиночество безмолвно.
Пыль в глаза не пороши,
В суете досуги пряча, —
Только для слепой души
Одиночество незряче.

Лазоревки! Вы снова прилетели
В кварталы к людям коротать метели,
Косить в окошки бусинками глаз
И ждать случайно помощи от нас.
И кто-то, равнодушный и неловкий,
Спугнет комочки радости с зимовки,
Но кто-то горстью крошек со стола
Себе добавит счастья и тепла.