Дун Си - Слова, упавшие в воду. Современная поэзия Гуанси [антология]

А затем потихоньку стал бы
в одиночестве с гор спускаться,
Сам сбежав оттуда
И не взяв даже облака цветного.

И глазом не успел моргнуть,
как дочери уже пятнадцать,
и первых чувств приметы очевидны,
но я их на корню убить хочу.
Однако все мои приёмы устарели:
Один — перевести в другую школу,
Второй был — методично устрашать,
А третий — ей деньгами угождать.
Я дочь предупредил,
не стоит с негодяями водиться,
их россказни все до единой
не сто́ят ничего, а только —
фрукт, что даже птичка есть не станет:
цвет красивый, а на вкус — горчит.
В их годы твой отец был крепче,
но юных девочек не соблазнял.
Отец старательно учился,
Отец стремился вверх,
Отец был непреклонен,
Отец твой идеалам верен был.
Но дочь сказала: «Всё это, отец,
в сто первый раз я слышу,
не мог бы ты сменить пластинку?»
Стал голову ломать,
придумывать новей нравоученья,
как вдруг заметил,
что уснула дочь.

На выходных лежать я буду
под «Несбыточные грёзы» Сюй Ятун [41] Сюй Ятун — современная китайская певица. ,
Переверну вещицу бело-синего фарфора,
поверчу в руках и разобью, тихонько стукнув.
Я чая до краёв налью, полив цветы изящно,
И стану наблюдать, как медленно увянут,
тихонько угасая.

В час этот аромат густой вина витает, конечно,
дух винный повсюду разольётся,
И точно пьян я буду до обеда, как и вчерашней ночи
незнакомец будет пьян,
На водной глади порезвлюсь я своевольно,
на веточке декабрьской сухой усядусь,
я, птичкой несмышлёной став, пущусь
искать свой садик,
Мой птичий щебет затихнет, как стрелой сражённый,
и разлетятся пёрышки по сторонам.

Я лишь хочу плясать на собственной ладони,
Не будет труб стальных, я смастерю замену временную
из палки деревянной.
Я слышу клокотанье крови, что шум потока,
как в ущелье горном, что за звук!

Я не сдержусь, чтоб не достать тибетский кинжал,
разрезать плоть и отрезать корень жизни,
отрезать алчность ненасытную,
отсечь иллюзии, ведущие к несчастьям.
Хочу воспеть дела минувших дней, похороню
непрочные воспоминания
И всю недолговечную любовь.
Зарою их, оставлю.
Решился выйти я, но вдруг шаги застыли,
они остались в этих выходных,
Не удалось найти мне хода. Куда ни посмотри —
дороги все ведут домой.

День всякий перед сном
Я сердце привожу в умиротворенье.
Учусь спокойным быть,
Учусь себе внимать,
Учусь великодушию, терпенью и прощенью.

Прощая всех и вся,
Прощать все упущенья и ошибки,
Прощать ненастный день,
Прощать без солнца утро,
Прощать медлительность,
Прощать надменность и предвзятость.

Сей мир небезупречен.
Прощать несправедливости, его необъективность,
Простить превратности судьбы,
Простить сумбурные осколки былого,
Простить в заплатах грядущее,
Простить тернистые пути
и на дорогах все капканы, прикрытые цветами, простить.

В свободный час от дел подумать
над изъянами своими,
Простить непредсказуемость других
и эгоизм врождённый,
простить предлоги слабые
простить и злобу, и корыстный взгляд,
простить вред преднамеренный
и козни, прикрытые добром, простить.

И, кроме этого, тебе необходимо простить
Все подозрения и преданные кем-то чувства,
простить обман и клевету простить,
Простить несдержанные обещания,
И тех простить, кто подвергал сомнению, оттеснял,
простить обман и низость,
простить заносчивые лица,
их приземлённость, ограниченность простить.

Для истины одной необходимо много снега,
Бессчётным истинам
нужны снега, снега.
А вечные же истины
подобны снегам, снегам, что до сих пор летят.
А ты уверен ли: пыль из-под ног,
ступающих по снегу, и есть та истина?
То, может, только прошлого осколки, а может быть, намёк.
Кто знает?
Там, где тоньше, — след,
где глубже, — снег.

Растущее у шумной закусочной дерево
Всё в цвету.
И каждый раз, минуя лавку или здесь сидя за едой,
все это замечают.
Оно избрало для цветения эту пору.
И явно на другие не похоже.
с цветов слетают крохи лепестков
По одному, как парашютики с небес,
И на столах, и на ресничках детских,
и в волосах у девушек,
внизу — они повсюду.
Мгновенно заняли пространство на земле.
Хозяин лавки, средних лет на вид,
сидит под сенью дерева,
взгляд — пламень.
Весь лепестками усыпан.
Помню, в былые годы
он также здесь сидел с мангалом передвижным
на дерево опершись,
что только чуть его повыше самого.

На этой улице есть сумасшедший.
Когда я сталкиваюсь с ним, он надо мной смеётся,
Да и вообще над всем на этой улочке смеётся идиотски.
Одет нелепо:
На голове изысканная шляпа живописца
И ходит он не так проворно,
Но главное — его навязчивый синдром.
Шагнув вперёд он непременно
на шажок назад отступит,
как бы «янгэ» [42] Китайский народный танец. танцуя.
И так день ото дня.
Прохожие, его завидев,
Свой путь прямой внезапно изменяют,
чтоб обогнуть его и избежать.
На улице, где он порой проходит,
Всегда таких немало,
кто странно ходит.

Тот самый отважный Чжао, что прежде
кричал, как вырастет, станет полицейским,
женился и завёл детей.
Сам невысокий, не внушает страха,
походка неуверенна
и голос тих.
Соседи за глаза его девицей звали.
Но однажды я даже видел,
на велосипеде он мимо своего участка
по груде щебня
с лихостью проехал.

Близ банка у раздвижных дверей
Бродяга,
вдаль глядя на лоток с едой,
как там горит огонь в жаровне,
всё руки потирал.

Чихнула лишних пару раз,
Упала. Ушибленное место ещё болит.
А если так погибнуть — что тогда?
Мать точно скажет то, что на неё похоже:
«Тебя не будет — мне не жить».
А может ли отец,
за разом раз
листая мой дневник,
ума лишиться?
Сестре приснюсь,
И та, в слезах проснувшись,
расскажет остальным наверняка:
«Я видела сестру во сне».
Друзья бумагу будут жечь, всё сокрушаясь:
Цайюнь, недолог век,
уйдя туда, разбогатеешь,
одежду покупая, не будет больше волновать цена.
Все, кто не жаловал меня,
обеспокоятся, что стану их пугать я.
Кто будет плакать, кто смеяться,
но это всё увидеть не смогу.
Единственное, что не всё равно:
одета буду ли нарядно,
я в жизни следующей надеюсь всё же
красавицею стать!