Шицзин

Глубоко в долине глухая крапива растет,
Она увядает и листья ее сожжены.
Покинуть супруга беда заставляет жену —
Протяжны стенанья и плач уходящей жены,
Протяжны стенанья и плач уходящей жены,
И злобу познав, расставаться супруги должны [120].

Глубоко в долине глухая крапива растет,
А зной и в низинах сырых ту крапиву пожег.
Покинуть супруга беда заставляет жену,
С рыданьями слезы текут — непрерывен их ток...
С рыданьями слезы текут — непрерывен их ток;
Зачем эти слезы? Ужель отвратят они рок?

Заяц медлителен и осторожен,
Фазан простодушен — попал он в силок.
О, если 6 от жизни моей начала
Того, что я сделал, не делать я мог!
И вот во второй половине жизни
Все эти печали послал мне рок!
О, если 6 навеки уснуть без тревог!

Заяц медлителен и осторожен,
Фазан простодушен — он в сеть залетел.
О, если бы от жизни моей начала
Вовек бы не делать мне сделанных дел!
И вот во второй половине жизни
Все эти страданья — мой горький удел!
Уснуть, не проснуться я б ныне хотел!

Заяц медлителен и осторожен,
Фазан же... в тенетах запутался он!
О, если б от жизни моей начала
Так службою не был бы я утомлен,
И вот во второй половине жизни
Здесь беды со всех я встречаю сторон!
О, пусть непробудным да будет мой сон!

Сплелись кругом побеги конопли
По берегу речному возле гор...
От милых братьев я навек вдали,
Чужого я зову отцом с тех пор...
Чужого я зову отцом с тех пор —
А он ко мне поднять не хочет взор.

Сплелись кругом побеги конопли,
Где берег ровную раскинул гладь...
От милых братьев я навек вдали,
Чужую мне я называю — мать...
Чужую мне я называю — мать,
Она ж меня совсем не хочет знать.

Сплелись кругом побеги конопли,
Где берег взрыт рекой, подобно рву.
От милых братьев я навек вдали,
Чужого старшим братом я зову...
Чужого старшим братом я зову —
Не хочет он склонить ко мне главу.

Уйду ли, мой милый, на сбор конопли,
Лишь день мы в разлуке, но кажется мне:
Три месяца был ты вдали!

Сбирать ли душистые травы иду,
Лишь день мы в разлуке, а кажется мне:
Три времени года я жду!

Уйду ль собирать чернобыльник лесной,
Лишь день мы в разлуке, а кажется мне:
Три года ты не был со мной!

Колесница большая [121]грохочет — гремит на пути,
В ней зеленой осокой дворцовое платье блестит.
Разве я не стремлюсь и душою, и думой к тебе?
Да боюсь я тебя, и не смею к тебе подойти [122].

Ехал медленно ты — колесница твоя тяжела,
И одежда твоя, точно алая яшма, светла.
Разве я не стремлюсь и душою, и думой к тебе?
Да тебя побоялась — с тобою бежать не могла.

Хоть с тобою, мой милый, и в разных домах мы живем,
Мы умрем и могилу разделим под общим холмом.
Если скажешь, любимый, что сердцем неискренна я —
Светлым солнцем клянусь, что правдива я в сердце моем!

Вижу, вдали конопля поднялась над пологим холмом,
Кто-то Цзы-цзе удержал там — он, верно, с другою вдвоем.
Кто-то Цзы-цзе удержал там — он, верно, с другою вдвоем -
Радость Цзы-цзе обещал, что придет веселиться в мой дом!

Там вдалеке над пологим холмом и пшеница видна,
Кто-то Цзы-го удержал — я его ожидаю одна.
Кто-то Цзы-го удержал — я его ожидаю одна —
Он мне придти обещал и отведать и яств, и вина!

Слива вдали над холмом — одинако той сливе расти,
Юношей кто-то другой удержал у холмов на пути.
Юношей кто-то другой удержал у холмов на пути —
Яшмы для пояса мне обещали они принести.

Пригожи вы, князь, в черном платье своем,
Износите это — другое сошьем,
Ваш двор посетим [125]и, домой возвратись,
Отборной едой угостим мы вас, князь.

Как черное платье прекрасно на взгляд,
Износите — новый мы скроим наряд,
Ваш двор посетим и, домой возвратясь,
Отборной едой угостим мы вас, князь.

Как пышен одежд этих черный атлас,
Износите — скроим другие для вас,
Ваш двор посетим и, домой возвратясь,
Отборной едой угостим мы вас, князь.

Чжуна просила я слово мне дать
Не приходить к нам в деревню опять,
Веток на ивах моих не ломать.
Как я посмею его полюбить?
Страшно прогневать отца мне и мать!
Чжуна могла б я любить и теперь,
Только суровых родительских слов
Девушке нужно бояться, поверь!

Чжуна просила я слово мне дать
К нам не взбираться опять на забор,
Тутов моих не ломать на позор.
Как я посмею его полюбить?
Страшен мне братьев суровый укор.
Чжуна могла б я любить и теперь,
Только вот братьев суровых речей
Девушке надо бояться, поверь!

Чжуна просила я слово мне дать
Больше не лазить в мой сад на беду,
Не обломать мне сандалы в саду.
Как я посмею его полюбить?
Страшно мне: речи в народе пойдут.
Чжуна могла б я любить и теперь,
Только недоброй в народе молвы
Девушке надо бояться, поверь!

Шу на охоту поехал, по улице гонит коней —
Улица точно пуста и людей я не вижу на ней...
Улица разве пуста и людей ты не видишь на ней?
Нет между них никого, равного Шу моему,
Всех он прекрасней собой, всех он добрей и умней!

Шу на охоту поехал — его колесница видна.
Нет здесь на улице нашей умеющих выпить вина...
Разве на улице нет здесь умеющих выпить вина?
Нет между них никого, равного Шу моему,
Как он прекрасен и добр, знает про это страна!

Шу по стране разъезжает — он ищет добычи для стрел.
Юношей нет здесь таких, кто бы править конями умел...
Разве здесь юношей нет, кто бы править конями умел?
Нет между них никого, равного Шу моему.
Как он прекрасен собой, как он отважен и смел!

Шу на большую охоту ехать собрался в поля,
Вот в колесницу поднялся, правит четверкой коней,
Вожжи в руках натянул он шелковой ленты ровней,
Пляшут его пристяжные княжьих танцоров плавней.
Шу на охоту поехал — только болото кругом,
Разом вздымается кверху пламя зажженных огней.
Торс обнажил он, руками тигра сжимает сильней;
Князь в колеснице — он тигра прямо сложил перед пей.
Шу я просила: не надо тигров руками ловить;
Ран от когтей берегись ты — ран не бывает страшней!