Павел Абсолют - Невольница мира. Сборник стихов

Зияет даль. В гнездо забилась выпь.
Свились и растворились в норах змеи.
Покрыла пруд листвы и хвои сыпь
И даже небо заглянуть не смеет
В просветы монастырских тёмных вод,
Где звёзд недавних тлеет отраженье.
Легчайший иней ткань свою плетёт
Из мимо пролетающих мгновений…
Сентябрь. Воздвиженье. Крестом
Восходит крестное знаменье.
Прозрачен лес, и над скитом
Плывёт молитвенное пенье.

А вечер был велик, как этот мир,
Лишь для него навеки сотворённый.
И падала листва, и длился пир
Лесных созвучий в рощах потрясённых.
И разделив ушедших и живых,
Ложилась тень, подвижная, как время.
Два голубя — те два сторожевых,
И две сосны — старейшие из древних
На страже встали у ночных ворот:
Входите, не забывшие пароля!
Луна полупоклоном позовет,
А остальное не по нашей воле.

Снова находкой — потерею,
Символом древней поры,
Русских святилищ мистерия —
Боровский храм у Протвы.
Всё берегами исхожено,
Смерена вод глубина…
Боровск — любовь невозможная,
Веры моей глубина.
Венчаны липы молитвами
У монастырской стены.
Я замираю под липами
Невероятной весны.
Светит последними льдинками
Тёмное око воды,
Мысли уходят тропинками
В Божьего рая сады.

Корявые пути букашек,
Жуков сокрытые ходы,
Штрихи стрекоз и взлёты пташек,
Твои короткие следы…
Витки корней, песок и камни,
Не просто камни — валуны,
Давно сосчитаны не нами.
А небесами учтены
Ещё концом не пахнет света:
Цветёт сирень, ребёнок спит…
За каждою строкой поэта
Знак бесконечности стоит.

Мухи спят летаргическим сном,
И чернушки в глубоком засоле…
Время спаивать клён под окном
Самодельным шипучим вином
И соседей позвать на застолье.
Грядки убраны, стынет ботва,
Местный бражник не брит, но доволен.
У продмага гуляет братва,
Что им взгляды и дура-молва —
Жизнь едина и всякий в ней волен!
Не мусолить же горечи ком,
Не косить под дремучего лоха —
Лучше кильку запить коньяком,
И бесцельно бродить под хмельком,
Вспоминая Рубцова и Блока.

Легка прозрачная стена
Стволов березовых стеклянных.
Едва видна озёр туманных
Загадочная белизна.
Внезапный дождь слетит к утру,
Заморосит. Забуду имя
Своё, и тех, кого звала своими
В беспамятстве не соберу…
В былое не найду следа,
Да и искать уже не стану,
Навек пленённая дурманом —
Язычеством твоим, Валдай.

Январь, гитара, запах ёлки…
О, мой чужой, о, мой Великий!
Белёса прядь несносной челки
Твоей, мой тонкосветлоликий.
Аккордов стоны и восторги,
В глазах мерцающие блики,
Чужой печали привкус долгий,
Чужих превратностей улики
Слетают с губ… Ты всё измерил
Своей невыносимой болью,
И нет того, кто бы ни верил,
Что воздух полнится любовью.
Зал захлебнулся тишиной.
Я плакала, ранимый мой.

Виденья беспорядочны. А сны
Загадочны, нелепы и спонтанны…
Февраль тайком глядит в окно весны
И видит побережье океана,
И слышит шум прибоя вдалеке
Из глубины сквозящего пространства…
Закрой прохладной простынёй зимы
Меня февраль, не выводя из транса.
Мне слишком жарко, охлади, уйми
Лукавую злодейку огневицу…
Огни пылают, плавают огни
И к северу летят шальные птицы.

Весна во вторник — это послезавтра.
Но и сегодня шаток небосвод
И мается в реке подвижный лёд.
Ложится марта козырная карта.
Сосновый берег снова мой приют.
Мелькает белка — маленькая сводня:
Взлетит к вершинам весточкой Господней
И возведёт движенье в абсолют.
Мой долгожданный, я дышу тобою.
Вставляя пазлы памяти в пейзаж,
Невероятный завершу коллаж,
Пренебрегая марта ворожбою.

Подари мне любовь — не беги, не прощайся, Апрель.
Пусть уйдут берега, принимая твоё половодье.
Я уже пригубила тобой приготовленный хмель,
Чтоб сгореть вопреки всей капризной твоей непогоде.
О зачем, мой апрель, я тебя обняла невзначай?
Запылала ладонь и останется след от ожога…
Ты внезапно и нежно дыханьем коснулся плеча,
Может быть потому, что любви я просила у Бога.
Будто снова и снова к тебе прикасаюсь рукой —
Пусть огонь и прохлада сливаются в сладкую муку.
Хороня от лукавых… ранимой души непокой,
Берегу и лелею тобой опалённую руку.

Вот и май! Не каяться, не плакать
И не задыхаться от обид…
Грозовой волной смывает слякоть,
Утро безмятежное летит.
Принимаю, как письмо от Бога,
Твой непредсказуемый полёт,
Майская валдайская дорога,
К роднику внезапный поворот.
Память, отболевшая печалью,
Оживёт по зову моему —
В Иверской обители Валдая,
Помолясь, причастие приму.

Летит, летит июньская зима —
Кругом переполох и заваруха…
Неразличимы ближние дома
В квартале, задохнувшимся от пуха.
А пух парит и ластится и льнёт,
Не дожидаясь жеста или зова,
Плывёт и стелется, пока полёт
Закончится и обернётся словом.
Гори, нюнь, как факел на ветру!
Твой тополиный дым, твой белый парус
Скользит себе, туманен и упруг,
И бледен, как подкравшаяся старость.

Распахнуты настежь небесные ставни:
Рассвет полыхнул и осыпался пеплом,
Повеяло жаром небесной пекарни,
Вспотели фасады и окна ослепли…
А Белое озеро плавится белым,
И светится платиной белое платье,
И счастье по-прежнему кажется целым,
Хотя половина сгорела в объятьях.
Напрасно любовь, неприкаянной чайкой,
Отчаянно бьётся в тенетах июля…
Все так быстротечно, светло и случайно,
А жизнь, как навылет летящая пуля.

Униженный август. Дорога исхлёстана жаром.
В тоске по осенним ознобам, дождям и прохладе,
Земля превращается в пыль — раскалённую кару,
Когда даже воздух с неровным дыханьем в разладе.
Притихли леса. А вверху беспощадно и рьяно
Небесная плеть огневицей безжалостно реет…
Уймись же погонщик и сгинь, пропади, окаянный!
Что стало со временем? Даже подумать не смею.

Стада поредели и змеи покинули норы,
В полёте сгорают, на юг не успевшие птицы.
Ты скажешь: «Пусть будет, что будет», и очи покорно
Опустишь к земле… и она под тобой загорится!

Ещё не осень. Стелется ковыль
Пожухлый, никнет вдоль воды.
Российской грусти ощутима быль,
Но ветер заметёт её следы.
Летит листва, её узорный путь —
Замедлен, плавен, но зовёт земля.
И, если бы окликнул кто-нибудь —
Ушли бы без оглядки тополя.
Скорей бы задохнуться сентябрём.
С его дождливой, влажностью вдохнуть
Всю пряную, всю видимую суть,
Которую мы осенью зовём.
Слова стареют. Замедляя ритм,
Приходят строки золотым шитьём,
И время строит новый алгоритм,
Привычно нарекая сентябрём.