Антология - Советская поэзия. Том второй

Словно радостная весть
Окон яркие квадраты.
Свет, что пили целый день,
Отдают после заката.

Так сменяется волна
В час прилива и отлива:
Волны моря — из залива,
Волны света — из окна.

Как сборщик целебных растений,
Согнувшись, кругами хожу.
Ту самую травку. Из сказки.
Редчайшую травку ищу.

Луга здесь обширны. Не просто
Траву отыскать средь травы.
Немало отбил я поклонов.
Да зря. Все не та и не та.

А рядышком — баба с мешками
Готовится к долгой зиме.
Все просто и, ясно. Не глядя,
Руками обеими рвет.

И, может быть, ей попадется
Моя ненароком. В мешок.
И, может быть, в качестве корма
Достанется травка козе.

Но втрое страшней, если нету
И вовсе такой на лугу.
Той самой. Волшебной. Из сказки.
Редчайшей на свете травы.

Ты, может быть, чему-то был началом,
Что кончится беспамятно с тобой.
Мотив колес затих в ночи печальной,
Задушенный оглохшей тишиной.

Осядет пыль. Следы телеги шаткой
Весна затянет новою травой,
Но в запахе дурманящем и сладком
Воскреснет привкус горечи былой.

И в долгожданном ласковом молчанье
Вдруг голоса ушедших зазвучат,
С собою принося воспоминанья
Находок, узнаваний и утрат.

Скрываются в долинах расставаний
Начала всех истоптанных дорог.
Сомнения, победы и исканья
Покрыли сердце клинописью строк.

И кровоточат буквы. Бесполезно
Забвенья ждать от памяти больной —
Нет скальпеля нить прошлого обрезать,
Звенящую надорванной струной.

Вот музыка стареющего сердца,
Сигналы возраста, которых не сменить, —
Пусть новою мечтой не загореться,
Но старую не время хоронить.

Порой вздохнешь: как быстро жизнь промчалась!
Но сдержишь скорбь надеждою святой:
Ты, может быть, чему-то был началом,
Что не умрет беспамятно с тобой.

Не могу отмалчиваться в спорах,
если за словами узнаю
циников, ирония которых
распаляет ненависть мою.
И когда над пылом патриотов
тешатся иные остряки,
я встаю навстречу их остротам,
твердо обозначив желваки.
Принимаю бой!
Со мною вместе
встаньте здесь,
сыны одной семьи,
рыцари немедленного действия,
верные товарищи мои!
Встаньте вы,
слепяще белозубы,
с вами я мужал и вырастал,
станции Касторной жизнелюбы,
чьи ладони грубы, как металл!
Вас зову, — в мерцании коптилок,
реве гроз и топоте сапог, —
с кем потом судьба меня сводила
на вокзалах тысячи дорог.
Мы из тех, кто шел босой за плугом,
помогая старшим в десять лет,
кто в депо грузил тяжелый уголь,
чтоб пойти с любимой на балет,
кто, в себя до дерзости поверив,
в двадцать лет пластует целину
и в зрелости обдуманно намерен
повести ракету на Луну.
Принимаем имя одержимых!
Нам дремать по-рыбьи не дано, —
кровью, ударяющей по жилам,
сердце в наши будни влюблено.
Пусть во всем, что сделано моими,
твердыми ладонями,
живет
душу озаряющее имя,
знамя поколенья, —
патриот!

Звенел топор, потом пила.
Потом — последнее усилье.
Береза медленно пошла,
Нас осыпая снежной пылью.

Спилили дерево не зря, —
Над полотном, у края леса,
Тугие ветры декабря
Могли свалить его на рельсы.

Его спилили поутру.
Оно за насыпью лежало
И тихо-тихо на ветру,
Звеня сосульками, дрожало…

Зиме сто лет еще мести,
Гудеть в тайге, ломая сосны,
А нам сто раз еще пройти
Участок свой
По шпалам мерзлым.

И, как глухой сибирский лес,
Как дальний окрик паровоза,
Нам стал привычен темный срез —
Большая мертвая береза.

Пришла весна.
И, после вьюг
С ремонтом проходя в апреле,
Мы все остановились вдруг,
Глазам испуганно не веря:

Береза старая жила.
Упрямо почки распускались.
На ветках мертвого ствола
Сережки желтые качались!..

Нам кто-то после объяснил,
Что бродит сок в древесной тверди,
Что иногда хватает сил
Ожить цветами
После смерти…

Еще синел в низинах лед
И ныли пальцы от мороза,
А мы смотрели,
Как цветет
Давно погибшая береза.

Утиные Дворики — это деревня.
Одиннадцать мокрых соломенных крыш.
Утиные Дворики — это деревья,
Полынная горечь и желтый камыш.

Холодный сентябрь сорок пятого года.
Победа гремит по великой Руси.
Намокла ботва на пустых огородах.
Увяз «студебеккер» в тяжелой грязи.

Утиные Дворики…
Именем странным
Навек очарована тихая весь.
Утиные Дворики…
Там, за курганом,
Еще и Гусиные, кажется, есть…

Малыш хворостиной играет у хаты.
Утиные Дворики…
Вдовья беда…
Всё мимо
И мимо проходят солдаты.
Сюда не вернется никто никогда…

Корявые вербы качают руками.
Шуршит под копной одинокая мышь.
И медленно тают в белесом тумане
Одиннадцать мокрых
Соломенных крыш.

О Родина! В неярком блеске
Я взором трепетным ловлю
Твои проселки, перелески —
Все, что без памяти люблю:

И шорох рощи белоствольной,
И синий дым в дали пустой,
И ржавый крест над колокольней,
И низкий холмик со звездой…

Мои обиды и прощенья
Сгорят, как старое жнивье.
В тебе одной — и утешенье,
И исцеление мое.

Вот и снова мне осень нужна,
Красных листьев скупое веселье,
Словно добрая стопка вина
В час тяжелого, злого похмелья.

Вот и снова готов я шагать
По хрустящим бурьянам за город,
Чтобы долго и жадно вдыхать
Этот чистый целительный холод…

Тяжелее струится вода,
Горизонт недалек и прозрачен.
И полоскою тонкого льда
Тихий берег вдали обозначен.

А вокруг ни единой души.
И обрывы от инея белы.
И в заливе дрожат камыши,
Словно в сердце вонзенные стрелы.

В тумане плавают осины.
И холм маячит впереди.
Не удивленно и несильно
Дрожит душа в моей груди.