Перец Маркиш - Стихи

Предела морю нет! И, увидав тебя,
Оно весь мир обнять спешит как бы
спросонок, —
Так, чудо увидав, робея и любя,
За юбку матери хватается ребенок.

Семь лет тому назад пролег здесь мой
рубеж.
Как прошлого следы, и он исчез в тумане.
Иль ветер никогда не сыщет прежних
меж?
Иль вьюга занесла годов минувших
грани?

Прибрежной гальки блеск, и кряжей
череда,
И пальма над водой по-прежнему космата,
И только на семь лет я отступил сюда
Оттуда, где любил и сетовал когда-то.

Ты их не видел, вихрь? Прошу, побудь
со мной!
Есть времени приказ! Несу плоды работы,
И сердце верное, и день, и труд земной,
И, как пчела, спешу наполнить медом
соты.

Я сам сплетаю сеть, я сам влеку улов,
Сам возвращаюсь я в объятия природы,
Я слышу мерный гул больших колоколов,
С ним двинутся мои исчезнувшие годы.

Да, ветер, это я — в исчезновенье весь!
Да, ветер, это я — гость, проходящий
мимо.
Ты видишь эту грань? Сейчас рубеж
мой здесь!
Я должен от него уйти неотвратимо.

Обрамлено лицо твое окном вагона,
Ты смотришь мне в глаза, тоскуя и любя.
Темно кругом. Состав отходит от перрона.
Как будет скучно здесь и пусто без тебя!

И только светят мне с последнего вагона
В густые сумерки одетые огни.
Оливы глаз твоих, манящих и знакомых,
Мне в этой зябкой мгле напомнили они.

Зачем так сладостна тоска на расстоянье?
Разлука почему до боли сблизит нас?
Мне долго видятся глаза твои в сиянье
Ночного огонька, хоть он давно угас…

Лишь только луч цветка коснется, щекоча,
А ветерок, кусты взъерошив, захохочет,
Как, крылья подоткнув, кузнечик сгоряча
У наковаленки своей уже хлопочет.

Усами жесткими он грозно шевелит,
Усы в ногах снуют с зеленым нетерпеньем,
А мошкаре лесной стрекочет он, сердит:
«Мне надобно ковать! Отстаньте с вашим
пеньем!»

Кузнечик прыгает — какая суета,—
От кустика к цветку легко перелетая,
Травинку хилую догонит у куста
И опросит: «Припаять? Работа не простая!»

Впивается его зовущий молот сам
Во множество забот, звенящих и летучих
Кузнечик приумолк, И вновь к своим
трудам
Вернется он, когда блеснет заря сквозь
тучи.

Женщина утром, с ребенком, в горах, —
Несет на руках его, словно мадонна,
И горный рассвет, зажигаясь впотьмах,
Их путь осветил вдоль кремнистого склона.

Женщина утром, с ребенком, в горах, —
Мерцает над ними рассвет, зеленея,
А верба их путь осеняет в веках…
И вспомнилась мне в этот миг Галилея.

Женщина утром, с ребенком, в горах, —
Вокруг нее ткань голубая струится,
Трепещет косынка на узких плечах…
Мне вспомнились ясли, и хлев, и ослица.

Женщина утром, с ребенком, в горах, —
Над ними сияющих радуг свеченье.
Как хорошо, что в безгрешных глазах
Не светится будущих мук отраженье!

Певучей походкой идет на восход,
Легкая, нежная, в воздухе тая…
Нет, не мадонна ребенка несет,
Казачка идет по тропе молодая.

Казак ее муж? А быть может, еврей?
Крестьянин? Не плотник ли старый,
скорее?
Я счастлив, колени склонив перед ней,
Что миру не ведать второй Галилеи!

У гор покоя просит море,
Продленья сладостного сна.
На небе ночь с рассветом в споре,
На море — мрака пелена.

И пробуждению не верит
Его, дремотная душа,
Оно ощупывает берег,
Цветную гальку вороша.

За камни ухватиться хочет.
В береговой вцепиться склон,
В последнее дыханье ночи,
В последний, предрассветный сон.

Но только собственному стону
Оно внимает в тишине,
И берег стелет тень на лоно,
Мерцающее при луне.

И, даже не кивнув, а просто так —
на слух,
Договорившись вмиг со всем зверьем
окрестным,
Затерянный в горах ручей проснулся вдруг
И дробно зажурчал в гранитном ложе
тесном.

«Кто вступит вслед за мной? — звенит
он. — Говори!»
И эхо повторить вопроса не успело,
Как дрогнул над ручьем смешной вихор
зари
И в шумный разговор вступила вся
капелла.

Как ливень по весне. Вступили. Сразу все.
В симфонию любви и скрежета и свиста.
Кузнечик-музыкант почти басит в росе,
И в стебли трав вплелась печаль жука-
флейтиста.

Сперва еще слегка смущаются юнцы,
И режет чуткий слух рассветная
настройка,
Но вот уже стучат шальные кузнецы
И тысячи цикад бьют по цимбалам бойко.

Нас может оглушить скрипение цикад,
Оно в рассветный час звучит с нежданной
силой.
Давно гудит пчела над венчиком цветка,
Вплетя лазурь небес в свой плащ
прозрачнокрылый.

Как сладостно пчеле над венчиком висеть,
Кружиться и жужжать, пускаться в путь
окольный.
А кто-то угодил уже в паучью сеть,
И грозно загудел орган янтарноствольный.

В сторонке богомол. Одет в зеленый фрак.
И впрямь он молится. Свисают фалды
сзади.
Крючки передник ног — хитрец! — скрестил
он так,
Чтоб голову снести распевшейся цикаде.

Но радость бытия не ведает конца,
Сто тысяч голосов слились в один
всецело:
Певец в густой траве приветствует певца,
Рассветной свежестью восхищена капелла.

Уже не ночь, еще не день,
И свет зари пока неведом,
И мышь летучая, как тень,
Влетает в щель меж тьмой и светом.

Она проскальзывает в сон,
Она виденьем из видений
Вдруг прошмыгнет за грань времен
Зигзагом мимолетной тени.

Она торопится домой.
Пора! Она боится солнца.
Ее терзает свет прямой
Слепящего, как медь, оконца.

И перепончатую шаль
Подняв над темной головою,
Она летит куда-то вдаль,
Освистанная синевою.

Как день пришел, как ночь ушла —
Не разобрать летучей мыши.
Сейчас был свет. И снова мгла.
То вниз летит, то взмоет выше.

Утомлена, ослеплена,
Косым лучом не обогрета,
Вмиг улетает прочь она
Над зыбкой гранью тьмы и света.