Александр Величанский - Времени невидимая твердь. Стихотворения

Пусть звучанье будет хоть
легким, словно твой уход,
легким, словно твой укор,
пусть дерев античный хор
нам, как водится, подскажет
крон слетающую тяжесть —
легкость сучьев, листьев, спор.

Бороды твоей монисто
и чело склонились низко,
и скитаний дальний вид
тяжко веками прикрыт.
Волны пляшут, приседая.
Цену славы и молвы
знает грудь твоя седая,
знает пепел головы.

Бесплотно время, говорят.
Но звезды только в нем горят.
Надеюсь я, что плотью лет
наполнил пустовавший след,
мелодий сих речитатив
в косматый мрамор воплотив.

Близ слез, близ вереска, близ чаек
стояла церковь, и ее —
ее бывало посещали,
но бури делали свое:
сползались дюны все теснее,
порос песком прибрежный храм —
рассталась церковь с бурным небом:
Бог стал доступен лишь пескам.

Обкатанный веками —
почти что невесом —
я — говорящий камень,
который знает все.
Но всуе бормотанье,
уж лучше б был я нем:
заветнейшие тайны
как раз известны всем.

Гудят в клавесине
древесные соки
деревьев красивых,
деревьев высоких,
дерев поднебесных,
деревьев подземных —
о, плавные песни
их листьев последних.

Безбрежна надежда
кораблекрушенья —
она безутешна,
ослеп ее взор:
и хоть до причала
так близко, но жертве —
но жертве отчаянья
нужен простор.

Миг солнечного вечера
зимой во мгле домов.
Поддерживают вечность
столпы его дымов.
И все полно значения,
и ничего не жаль,
и дерева начертаны
на небе, как скрижаль.

Весною тают ангелы.
Как лихорадка, сух,
и вязок, словно тайна —
тополиный пух
ползет, клубится, носится —
пролаза, вертопрах —
он раздувает ноздри,
он весь — ресниц размах.

Берег побелел, иссох.
Высохли крушений доски.
Глыбы волн, упав в песок,
стали — вот: водою плоской.
По змеиному шипя,
отползает вал, и что же? —
остается чешуя —
бури сброшенная кожа.

Тяжел июльский пух
и прах метельный тяжек —
сердцебиений двух
не связан унисон.
Но тяжесть хороша,
невыносима даже —
свинец карандаша,
как осень невесом.

Зима не имеет названья.
И смерть не имеет названья.
Любовь не имеет названья.
Далёко ушел я из слов —
они лишь предзнаменованья
иль отблески зыбкого знанья —
добро не имеет названья,
неназванным царствует зло.

О, дум моих развалины,
а не единый храм —
туда-сюда, как маятник,
прикованный к часам.
Мне гирь привычно бремя:
пусть притяженья гнет
невидимое время
от вечности спасет.

Что грезится слепцу
всем зрячим не постичь.
Слепых очей слезу
не путай с влагой зрячей —
из тьмы она течет…
Хотя и ты почти
не ведаешь, о чем
так непроглядно плачешь.

Музыка, больше знай —
всем мудрецам назло:
ты первозданный рай,
где нам не повезло —
каждый тогдашний зверь
набожен был и тих —
ты говоришь теперь
чистой гортанью их.

Первый осенний снег.
Оседают дома.
И что ни шаг — то след.
И что ни свет — то тьма.
И что ни жизнь — то смерть.
Он еще сам не свой —
первый осенний снег
смешан с живой листвой.

Один, как перст,
на склоне дней,
один, как песнь,
что лишь о ней,
один, как день —
всяк день один
незнамо где
среди годин.

К ноябрю вода в пруду вдруг
прояснилась и
глянула окрест прозрачней.
Вышли нагишом,
как утопленники, вязы
отражений из.
И листва под ними слиплась,
словно веки глаз.

Сосны в синеве и бельма
облачности глыб.
Несмотря на корабельный,
просмоленный скрип,
покачнувшись, словно пьяный
сушей мореход,
бор стоит, навек отпрянув
от балтийских вод.

Снег завесил угасанье
дачного денька.
Станцией и небесами
пахло. Вспомни-ка:
сумерки и снег сгущали
ощущение —
будто всё еще в начале,
всё еще вчерне.

Непричастность к речи вязкой —
дар. Голосовые связки
не связуют звук
с провещавшим вдруг:
так заблещет влагой линий
тело лепестка —
из воды, безмозглой глины,
скудного песка.

Так из праха в прах — по самый
след свой — в небесах —
шли они и отрясали
с ног подножный прах.
Так из праха в прах — по горло
в собственной крови —
безоглядно, робко, гордо
в прах из праха шли.

Под серебряною дранкой
кровли (блеск — воды),
средь земли, созвездий ранних
над крыльцом, среди
косо поведенных стен и
трав, дерев в окне
с истиною запустенья
жить наедине.

Средовечие [1] Средовечие — середина жизни от 30 до 40 лет. не душ, а
честной связи той —
душ с телесным их удушьем.
Вяз полуживой:
частью наг он — ветви, почки
высохли в свой срок,
но его связует с почвой
тот же свежий сок.

Ярославль. Ростов Великий.
Цвет подобен чей
в горниц сумерки излитой
белизне печей.
Вспомни о сравненьи этом
дома — сквозь стекло
ледяное: там и летом
от церквей бело.

Расставаться нам
настает пора. В передней,
будто в первый раз, в последний
мы друг друга на
глянем удивленно через
не порог, а рок… Оделись.
Но идти домой
всякому впервой.