Борис Гребенщиков - Серебро Господа моего

И я останусь смотреть, как в вашем сегодня
Бешено летят поезда;
Не поймите меня не так – я рад их движенью;
Но когда сегодня становится завтра,
У нас здесь восходит звезда –
И каждую ночь я лицом к лицу с твоей тенью;
Каждую ночь я глаза в глаза
С твоей тенью.

Кошка моря,
Кошка ветра –
Мои соседи
По этой ветке;
Крепкой ветке
Большого дуба,
И мы заметны
Лишь друг для друга.
Сидим.

Море качает,
А ветер носит,
И что то значит –
Никто не спросит;
Никто не спросит,
А очень жалко,
А то бы в стужу
Стало жарко,
Ярко, жарко
И невесомо –
Но здесь пределы
Любого слова,
Молчи.

Вот мы сидим здесь,
Напившись чаю,
Пойду-ка, встану,
Тебя встречаю;
Ну где ж ты ходишь,
Где летаешь?
Стужей завоешь,
Снегом растаешь;
Да сколько ж можно
Играться в цацки –
У нас есть дело,
Дело по-царски,
Весне на радость,
Беде на горе,
С кошкой ветра,
Кошкой моря
И со мной.

Это не песня, это шаг вброд;
Это шашка мескалина,
Это вересковый мед;
Это сутра ледоруба –
Чтобы вновь было слово,
Чтобы тронулся лед;
Вера и надежда лязгают зубами в кустах.
Хей, харе-харе.

Ее не нужно будет слушать,
Не нужно будет ждать,
Не нужно репетировать,
Не нужно писать;
Ей не нужно делать мастер –
Она мать всех слов,
Сама себе мастер;
Белая кобыла точит копыта и ждет.
Харе, харе.

Дети пепси колы
Задумчиво отходят ко сну;
А осень патриарха
Длится так долго,
Что рискует превратиться в весну.
Так что это не песня, это шаг вброд,
Шашка мескалина, это тронулся лед;
Это новый снег на губы;
Это месть партизана,
Сутра ледоруба;
Аста маньяна, мы движемся теперь на восход.
Харе, харе.

Над прозрачной водой тает дивная сень,
Я называю происходящее воскресеньем;
Иногда меня нет здесь,
Иногда нас два или три –
И лед на реке, текущей снаружи,
Тает в точности так, как лед, что внутри.

Долгие зимние дни, пыльная лень;
Я приветствую время весеннего восстановления;
Я смеюсь из омутов,
Брожу по рощам нагой:
Наблюдатели из независимой прессы
Сходятся в том, что я – это кто-то другой.

Растолку в уксусе мел;
Увижу – кто меня ел.

Властью, дарованной мне синклитом сердец,
Я всегда отрицал, что материя – дура, а дух – молодец;
Я беседую с башней,
Жгу костры тишины
И всю свою жизнь я иду по цветущим лесам
Моей Нерушимой Стены.

Сколько мы ни пели – все равно, что молчали.
От этого мертвой стала наша святая вода;
По нам проехали колеса печали –
И вот мы идем
На Праздник Урожая во Дворец Труда.

Время уклоняться, но как уклониться?
Уйти с этой зоны, вырвать из себя провода;
А Роза Леспромхоза и Мария Подвенечная Птица
Готовы отдать все, что есть, за билет
На Праздник Урожая во Дворце Труда.

Мы знаем, что машина вконец неисправна;
Мы знаем, что дороги нет и не было здесь никогда.
Закрой глаза, чтоб не видеть
Крадущегося по полю фавна;
В двери стучит сорвавшаяся с неба звезда.
Праздник Урожая во Дворце Труда.

Красный краплак и черная сажа;
В античных руинах разорванные в хлам поезда;
Под ногами прохожих – холсты Эрмитажа;
Дирижер абсолютно глухой:
Праздник Урожая во Дворце Труда.

Сколько мы ни пели – все равно, что молчали;
Поэтому мертвой стала наша святая вода;
Беззвездной ночью я буду ждать на причале;
Мы в самом начале.
Праздник Урожая во Дворце Труда.

Пришел пить воду;
Не смог узнать ее вкус.
Железные скобы вбиты в крылья,
Источник задушен золотой пылью –
Закрой за мной; едва ли я вернусь.

Будешь в Москве – остерегайся говорить о святом;
Не то кроткие как голуби поймают тебя,
Безгрешные оседлают тебя,
Служители любви вобьют тебя в землю крестом.

А нищие духом блаженны, вопрос снят.
Но имеющие уши слышат, и Покров свят.
Бессмысленны против и за,
Просто что-то изменилось у тебя в глазах;
Когда соль теряет силу, она становится яд.

Пришел пить воду; не смог узнать ее вкус.
Пришел пить воду; не смог узнать ее вкус.
Железные скобы вбиты в крылья,
Источник задушен золотой пылью.
Закрой за мной. Я не вернусь.

У нас в деревне праздник –
Горит небесный свод,
На пепелище сельсовета
Девки водят хоровод.
Губернатор, пляши.
У нас есть новость, губернатор,
Новость для тела и души.

Ты думал – шито-крыто,
Ты думал – нож на дне,
Проплата в Дойче банке,
Но губерния в огне.
Губернатор, как сладко пахнет дым,
Уже недолго, губернатор,
Осталось оставаться молодым.

Под рубашкой от Бриони
Наколки на груди,
А мертвых журналистов
Без тебя хоть пруд пруди.
Губернатор,
Труби отбой полкам,
Из центра, губернатор,
Пришел сигнал скормить тебя волкам.

Забудь квартиру в Ницце,
Грядет девятый вал;
Поздно суетиться,
Запрись с ружьем в подвал;
Губернатор,
На зоне учат – жизнь – это бой;
Еще не поздно, губернатор –
Но, впрочем, думай сам,
Господь с тобой.

Я знаю одну песню, летит, не касаясь земли;
Лето не сожжет ее, январь не остудит;
Хочешь ругай ее, хочешь хвали –
Но не было такой и не будет.

Я знаю одну песню на вкус, как пожар,
Попробовавший раз не забудет.
Хватило б только сил самому возвратить этот дар.
Не было такой и не будет.

А в темных аллеях
Ангелы плетут кружева,
И все мои слова смыты дождем;
И эхом в тишине едва-едва:
«Любимая моя, пробьемся…»

Так тому и быть: Да значит да;
От идущего ко дну не убудет;
А в небе надо мной все та же звезда.
Не было другой и не будет.

Не помню, как мы зашли за порог,
Но вот тяжелое небо над разбитой дорогой,
В конце которой врут, что нам обещан покой.
Над нами развернуто зимнее знамя,
Нет лиц у тех, кто против; лиц у тех, кто с нами;
Не смей подходить, пока не скажешь – кто ты такой.

На улицах ярость ревет мотором.
Закатан в асфальт тот лес, в котором
Нам было явлено то, чего не скажешь в словах;
Я слышу работу лопат;
На нас направлены ружья заката,
Но скоро их патроны станут взрываться прямо в стволах.