Марк Луцкий - Сборник произведений

Быть беременной в консультации,

Хорошо быть картошкой в пюре,

Хорошо быть в музее картиною,

Хорошо быть в приходе попом,

Ещё лучше в Афинах - Афиною,

В Гусь-Хрустальном - хрустальным гусём.

Ох, сентенции эти замаяли,

Но вопросы всплывают, как встарь:

- Хорошо быть евреем в Израиле? -

Не даёт мне ответа словарь...

Информацию цепко храня,

Под влиянием школьной волны

Внучка Ксюша спросила меня:

- Дед, а ты ведь участник войны?

Я рукой на нее замахал,

Ох, фантазия внучки сильна!

- Что ты, что ты! Я был слишком мал,

Нет, меня лишь задела война.

Я средь горя и голода рос.

Но замечу – со многих сторон

Ксюшин детский наивный вопрос

Не совсем оснований лишен.

Не за мной ли фашистский пилот

Гнал машину? Сожмись и терпи!

Не по мне ли строчил пулемет

В обожженной донецкой степи?

И, верша смертоноснейший бал

В упоеньи спортивном своем,

Не в меня ли фугаски бросал

Юнкерс в небе, таком голубом?

И, вселяя убийственный страх,

«Хайль!» – орала эсэсовцев рать,

Не меня ли в кубанских краях

Душегубки пытались сожрать?

Те года впечатлений полны,

«Не забудь!» - свою память прошу.

Я, пожалуй, участник войны,

Только Ксюше про то не скажу.

В глухих сугробах сделаны дорожки.

Хоть это хорошо... Мороз свиреп.

Я в магазин шагал, зажав в ладошке

Коричневые карточки на хлеб.

Шел в магазин, трясясь от лютой стужи,

Владелицы военных тех судеб.

И лишь дойдя до цели, обнаружил,

Что нет в ладони карточек на хлеб.

Наверно, обронил бумажки эти,

Оставил где-то на пути в снегах.

... Не много раз, живя на белом свете,

Я видел ужас в маминых глазах.

Возле школы у дороги,

Близ распахнутых дверей

Песни пел солдат безногий

На каталочке своей.

У колес пустая фляжка

Робко пряталась в траве.

Порыжевшая фуражка

На кудлатой голове.

Люди двигались обычно

И бросали - кто что мог.

И тогда солдат привычно

Руку брал под козырек.

Пел солдат: "Назад ни шагу,

Наша доля - впереди!"

... Две медали " За отвагу"

Колыхались на груди.

Памяти бабушки, Раисы Давидовны Луцкой

Когда пошли в войне дела,

И веселее стали сводки,

С базара бабка принесла,

С трудом достав, бутылку водки.

И, спрятав где-то под кровать,

Сказала дочери с невесткой:

- Бутылку эту не вскрывать!

И это прозвучало веско.

А дальше, построжав лицом,

Мол, знаю вас, ведь вы такие –

Бутылку эту разопьем,

Когда возьмем у немцев Киев!

Но в сорок третьем, в октябре,

Сквозь сон, поскольку было рано,

Мы слышим: “Наши на Днепре!

В эфире голос Левитана.

Слова идут издалека,

Но голос! Он знаком до дрожи:

- Сегодня… штурмом…в ночь…войска

Ос-во-бо-ди-ли Запорожье!

Тут бабка окликает нас,

Вокруг темно, ее не видно:

- Да как же это! Вот те раз!

То ж наше Запорижжя риднэ!

И тут же вспыхнул яркий свет,

И как-то сразу стало краше.

А бабка шепчет, как завет:

- То ж Запорижжя риднэ наше!

Потом она в себя пришла

И обратилась с речью пылкой,

Хоть и короткой речь была:

- Сегодня праздник! Вскрыть бутылку!

Торжественно сургуч сорвав,

Разлили водку три гражданки,

Ничьих не попирая прав,

На то ж они – запорижанки!

К ним в октябре пришла весна!

Почаще б праздники такие!

Но озаботились: “Нужна

Бутылка, чтоб отметить Киев!”

Немели женщины и дети,

Надежд и ужаса полны,

Когда со стороны Исети *

Шла почтальон, связной войны.

Она шагала отрешенно,

Казалась нам Судьбой она,

С разбухшей сумкой почтальонной,

Той, что наполнила война.

И кто погиб на вражьем дзоте,

Кто снова получил медаль,

Все были в сумке тети Моти,

Смешались радость и печаль.

И матери, зажав платочек,

Со страхом ждали у ворот:

- Ну, как ты там? Ты жив, сыночек?

Что нынче мне судьба пошлет?

Иль радость озарит улыбкой?

Иль страшной болью всю сведет?

И женщины, как перед пыткой,

Глядели вдаль за поворот.

О, сколько им придется плакать!

Какой еще смертей поток!

Шла наша армия на запад,

А похоронки – на восток.

Нет, эту память не сотрете,

Со мною прошлое мое…

О, как мы ждали тетю Мотю!

О, как боялись мы ее!

------------------

* Исеть - река на Урале

Февральская встреча в Артях*

Война. Зима. Жестокая зима

Арти сковала панцирем студеным,

В сугробах спят замшелые дома,

Лишь дым из труб струится потаенный.

Скрипучий снег мои глаза слепит.

Закутанный в тряпье, бреду по следу

И слышу маму: “Марик, потерпи,

Еще немного, и придем к обеду”.

И вдруг навстречу выбравший маршрут

Старик в каком-то ветхом одеяле:

- Мадам, простите, как его зовут?

Как вы ребенка своего назвали?

Я не ослышался? Мне показалось, Марк?

И моего так младшенького звали…

Мы жили в Лодзи, но случилось так,

Что я один живу здесь, на Урале.

А вы, случайно, не евреи? Ба…

Не может быть! Родные, неужели?

Ведь всех убила жуткая судьба

Да как вы в этом пекле уцелели?

Я вижу вас! А из семьи моей

Погибли все вокруг. О дети, дети!

Я думал, я - единственный еврей,

Я думал, что евреев нет на свете!

А стужа становилась все сильней,

Мела поземка четкими кругами.

Арти. Зима. Единственный еврей

Смотрел на нас бездонными глазами.

--------------------

* Арти - рабочий поселок на Среднем Урале

Посвящаю маме, Доре Петровне Луцкой

Войне к лицу голодные весы.

На хлеб все вещи мама обменяла.

Остались лишь старинные часы,

Их в прошлом веке бабка завещала.

У нас – ни крошки, а у них – мука,

Полкомнаты завалены мукою.

И просит мама в доме казака,

Держа часы опухшею рукою:

- Мне б пуд муки, сынишку подкормить,

Тогда, глядишь, дотянем до весны мы.

Взамен часы хочу вам предложить,

Две крышки, золото, швейцарской фирмы.

- Швейцария! Уже полно всего!