Александр Ермаков Зильдукпых - Манна

У пилотов засияли лица:
«Маленькая доза. Будем знать».
Командир другую взял частицу
И под микроскоп давай пихать.
Смехаген пошел микробу в клетку,
(Командир побольше ему дал),
Проглотил голодный тип «таблетку»
И от всей души захохотал:
«Что ж я так смеюсь? Да что такое?
Не могу себя остановить!
Все вокруг красивое, смешное!
И кого же мне благодарить?»
Вскоре он раздулся и взорвался,
Выкрикнув одно лишь слово: «Да!»
Экипаж доволен всем остался.
Командир промолвил: «Не беда.
Значит с дозой чуть переборщили.
Главное, что действует. Теперь
Точные пропорции чтоб были,
Закрываем поплотнее дверь
И садимся дружно за подсчёты.
Сколько надо манны для людей?
Вот компьютер, калькулятор, счёты.
Скоро улетаем, поживей».
«Справимся, ведь это нам по силам.
Вреден перебор больным Земли.
Точные пропорции нужны нам,
Чтоб с ума планету не свели».

А когда закончились работы,
Был готов к отлету весь отряд,
Добрые и смелые пилоты
По порядку выстроились в ряд.
«Что ж, друзья, летим скорей за манной
Привезём, развеем – всех спасём!
И давайте выйдем на поляну,
Попрощаться надо с лесником».
Через пол часа над Брянским лесом
В золотистых солнечных лучах
НЛО повис с бараньим весом
И мгновенно скрылся в небесах…

Буревестник, хорошо размявшись,
На песочке рыбное поел
И, вразвалку, быстро разбежавшись,
Над морской пучиной полетел.
В декабре разгневалась стихия.
Революционный пятый год
Показал какие мы лихие —
Пролетарский избранный народ,
Царским равнодушием взбешённый,
Нищетой до ручки доведён,
Выжатый, замученный, голодный.
Есть и вождь – он целеустремлён.
Фабрики стоят, стоят заводы
И поместья схвачены огнём.
Разгулялась буря на два года.
А на баррикадах кровь ручьём!
А на баррикадах мрут студенты,
Прогрессивных фракций молодёжь,
Левые эсеры и кадеты,
Нигилисты – опьянила ложь,
Что слаба империя, не прочна,
Что не устоит на двух фронтах.
Не прошло. И за границей точно
Ленин подытожил: «Дело швах!»

Саботаж, расправы, забастовки,
Связи нет и телеграф молчит,
Стынут паровозы и в листовках
Светских объявлений старый щит.
Молодежь размяла вдоволь глотки.
Смута подняла со дна всю муть.
И не все здесь понимали чётко
Смысл происходящего, всю суть.
Мародёры, мелкие воришки
Подгоняли к лавкам тарантас
И довольно лихо все излишки
Выгребали быстренько из касс.
Кто примкнул к восставшим потолкаться,
Коллектива ощутить плечо,
Чтобы одному не оставаться,
Он пришёл туда, где горячо.
Вот пришёл к восставшим парень хилый,
Во дворе его все дразнят – «Кнур!»
Злобен без мужской и главной силы:
«Ненавижу баб – безмозглых дур!»
Личные обиды, неудачи —
Первоклассный повод пострелять,
Поругать царизм, а иначе
Злость, слепую ярость не унять.
Этого подруга разлюбила —
Гимназистка в муфте и в кашне.
Любопытство девушку сразило!
Вот она стоит спиной к стене,
А в глазах ее свет восхищенья:
«Это он, герой, ружьё поднял!»
«Оторвись ты, Сонечка, от чтенья,
Приходи, посмотришь». – Он сказал.
Тот мечтал пальнуть из револьвера,
Кто-то за романтикой пришёл,
Падал с пулей в сердце у барьера.
А потом произошёл раскол…
Большевик хотел сражаться дальше,
Меньшевик глазёнки потупил.
Думу обещал монарх без фальши,
И борец оружие сложил.
Были силы у имперской власти —
МВД, казацкие полки…
Разогнали смуту и ненастье,
И остыли скоро мужики…

В Петергофе, скрывшись от волнений,
Царь жену в колясочке катал,
После каждодневных донесений,
Слушал Александру и вникал:
«Будь жестоким, муж, как Иван Грозный.
Только так смутьяны все поймут,
Что их путь неправильный и ложный.
И пускай кровавым все зовут!
Больше крови – будет уваженье.
Если б, Ники, я была царём
То уже давно с остервененьем
Бунтарям устроила Содом!»

И была решительная фаза,
Шёл реакционный беспредел,
Тюрьмы забивались до отказа,
Проводился в камерах расстрел.
И полки карательные меры
Резво проводили тут и там,
Вешали, стреляли «флибустьеров».
Показал монарх бунтовщикам!
И полки из рейда возвращались.
Царь поздравить лично выходил,
С командиром крепко обнимались,
А потом медали царь дарил…
Улеглась стихия, отшумела,
Отгремела, нет, не на века.
От последствий – травли и расстрела
Пролетарский вождь ушел в бега…
От войны в казне не видно злата.
Для царя был тяжелейший год.
Беспорядки и сплошная трата,
Таял на глазах резервный фонд.
Агентура сыска и жандармы
Побросали в тюрьмы молодцов.
Казематы – крепости карманы
Принимали молодых бойцов.
Полицейский шустрый департамент
Словно нерв пульсирует, живёт,
Слежкой и преследованьем травит,
Свежие дела смутьянам «шьёт».
Отправляли в ссылку ненадёжных,
В отдалённых прятали местах,
Политических – в лесах таёжных,
В селах и в Сибирских хуторах.
В кандалах на каторгу грузили,
Набивали трюмы кораблей,
На восток морями увозили
Недовольных жизнью бунтарей.

В жернова возмездия попали
Те, кто финансировал дебош.
Финансисты многие узнали,
Что такое отчужденья дрожь
В камерах Бутырки и Лубянки,
Где подолгу приходилось гнить
И вставать в ознобе спозаранку,
Где не выпить и не закусить.
Кое-кто в депрессии глубокой
Суицидный выбирал конец.
И в холодной камере убогой
Вены грыз богатенький юнец.
Все же революция сумела
Царское семейство напугать,
Заявить условия ей смело,
Приходилось в чем-то уступать.
Рядом с Петергофом на приколе
Для отхода крейсерок стоял,
Чтобы царь с семейством поневоле
От позора в Англию бежал.
«Главным делом венценосных предков
Была власти крепкая рука». —
Император повторял нередко,
Бурею напуганный слегка.
Манифест февральский звал к покою,
Россиян к порядку призывал.
Начинал царь тактикой такою,
Каждый день советуясь с женой.
Не прошло. И нервною рукою
Как по шашлыку в сметане дал!

Иногда царь возмущался громко:
«Армия в Манчжурии кровь льёт,
А функционеры с левым толком
Тащат валуны в свой огород!
Чёрт возьми, какие забастовки
На заводах, что снабжают фронт?!
К пропасти толкают, к самой бровке!
И солдат не жалко, что за сброд?»

Долго царь на Думу не решался,
Но нажим министров был силён,
В октябре не выдержал и сдался —
Манифест скрепил чернилом он.
Царь убрал премьер министра Витте.
Губернатор с Волги заменил,
Крепкий, умный, волевой, открытый —
Вот таким Столыпин тогда был.
Царь дал Думу. Не прошло и года
Он ее два раза разгонял.
Хоть и были там послы народа,
Было там довольно много сброда,
Началось жужжанье пчел у мёда,
Большевик покоя не давал.
Только в думе третьего созыва
На его довольно кроткий взгляд
Сил баланс культурно и учтиво
Был уравновешен на свой лад.
И жена царя благословила
На живую пламенную речь,
И наедине поговорила:
«Вот теперь ты мирный, спрячь свой меч.
Налицо итоги Красной Пресни.
Дума либеральна и вполне
О любви и мире говори с ней,
Хватит распаляться о войне.
Кончились те дни, когда из шапки
Ты, волнуясь, речь произносил.
Ты скажи им: «Царь у вас не тряпка!
Перед бунтом не сложил он лапки,
Не ушел в бега, не смазал пятки.
Жить в любви и мире час пробил!»
Но не получилось без шпаргалки,
Речь была формальна и суха.
Перешёл парламент к перепалке.
Сдулись революции меха…