Николай Огарев - Стихотворения и поэмы

Ты тихо голову склони

И имя брата помяни.

Закован в железы с тяжелою цепью

Идешь ты, изгнанник, в холодную даль,

Идешь бесконечною снежною степью,

Идешь в рудокопы на труд и печаль.

Иди без унынья, иди без роптанья, ч

Твой подвиг прекрасен, и святы страданья.

И верь неослабно, мой мученик ссыльный.

Иной рудокоп не исчез, не потух

Незримый, но слышный, повсюдный, всесильный

Народной свободы таинственный дух.

Иди ж без унынья, иди без роптанья,

Твой подвиг прекрасен и святы страданья.

Он роется мыслью, работает словом,

Он юношей будит в безмолвьи ночей,

Пророчит о племени сильном и новом,

Хоронит безжалостно ветхих людей.

Иди ж без унынья, иди без роптанья,

Твой подвиг прекрасен и святы страданья.

Он создал тебя и в плену не покинет,

Он стражу разгонит и цепь раскует,

Он камень от входа темницы отдвинет,

На праздник народный тебя призовет.

Иди ж без унынья, иди без роптанья,

Твой подвиг прекрасен и святы страданья.

<18б1>

ВИХРЬ

Мчится вихрь издалека,

Ветер гонит облака;

Облака как одурели

Мчатся по небу без цели.

Вдоль дороги пыль, как дым,

Мчится облаком сухим.

Рожь, как волны, бьется, гнется,

С поля прочь куда-то рвется.

Замахал ветвями сад,

Листья дико говорят;

Лист оторванный кружится,

И уносится, и мчится.

И смотрю я, сам не свой,

С беспокойною тоской

Мир безумный мчится мимо...

Устою ль я невредимо,

Иль уж взял меня разгром

Вслед за пылью и листом?

1862

ТАТЕ Г<����ЕРЦЕН>

В дорогу дальнюю тебя я провожаю

С благословением, и страхом, и тоской,

И сердце близкое от сердца отрываю;

Но в мирной памяти глубоко сохраняю

Твой смех серебряный и добрый голос твой,

И те мгновения, где родственной чертой

Твой лик напоминал мне образ безмятежной

Той чудной женщины, задумчивой и нежной.

Ты едешь в светлый край, где умерла она...

Невольно думаю с любовию унылой

Как сини небеса над тихою могилой,

Какая вкруг нее зеленая весна,

Благоуханная, живая тишина.

И снится мне, как сон, вослед за тенью милой,

И мягкий очерк гор сквозь голубую мглу

И дальний плеск волны о желтую скалу.

Подобно матери, средь чистых помышлений

Сосредоточенно живи, дитя мое;

Сердечных слез и дум, труда и вдохновений

Не отдавай шутя, за блеск людских волнений

Тщеславной праздности безумное житье.

В искусстве ты найдешь спасение свое;

Ты юное чело пред ним склони отныне

И в гордой кротости служи твоей святыне.

1862

* * *

Береза в моем стародавнем саду

Зеленые ветви склоняла к пруду.

Свежо с переливчатой зыби пруда . .

На старые корни плескала вода.

Под веянье листьев, под говор волны

Когда-то мне грезились детские сны.

С тех пор протянулося множество лет

В волнении праздном и счастья и бед,

И сад мой заглох, и береза давно

Сломилась, свалилась на мокрое дно.

И сам я дряхлею в чужой стороне,

На отдых холодный пора, знать, и мне,.

А все не забыл я про детские сны

Под веянье листьев, под говор волны.

1863 (?)

EXIL

[Изгнание (франц.)]

Я том моих стихотворений

Вчера случайно развернул,

И, весь исполненный волнений,

Я до рассвета не заснул.

Вся жизнь моя передо мною

Из мертвых грустной чередою

Вставала тихо день за днем,

С ее сердечной теплотою,

С ее сомненьем и тоскою,

С ее безумством и стыдом.

И я нашел такие строки,

В то время писанные мной,

Когда не раз бледнели щеки

Под безотрадною слезой:

"Прощай! На жизнь, быть может, взглянем

Еще с улыбкой мы не раз,

И с миром оба да помянем

Друг друга мы в последний час".

Мне сердце ужасом сковало:

Как все прошло! Как все пропало!

Как все так выдохлось давно!

И стало ясно мне одно,

Что без любви иль горькой пени,

Как промелькнувшую волну,

Я просто вовсе бедной тени

В последний час не помяну.

1863

* * *

Мой русский стих, живое слово

Святыни сердца моего,

Как звуки языка родного,

Не тронет сердца твоего.

На буквы чуждые взирая

С улыбкой ясною, - умей,

Их странных форм не понимая,

Понять в них мысль любви моей.

Их звук пройдет в тиши глубокой,

Но я пишу их потому,

Что этот голос одинокой

Он нужен чувству моему.

И я так рад уединенью:

Мне нужно самому себе

Сказать в словах, подобных пенью,

Как благодарен я тебе

За мягкость ласки бесконечной;

За то, что с тихой простотой

Почтила ты слезой сердечной,

Твоей сочувственной слезой

Мое страданье о народе,

Мою любовь к моей стране

И к человеческой свободе...

За все доверие ко мне,

За дружелюбные названья,

За чувство светлой тишины,

За сердце, полное вниманья

И тайной, кроткой глубины.

За то, что нет сокрытых терний

В любви доверчивой твоей,

За то, что мир зари вечерней

Блестит над жизнию моей.

<1862-1864>

МОЦАРТ

Толпа на улице и слушает, как диво,

Артистов-побродяг. Звучит кларнет пискливо;

Играющий на нем, качая головой,

Бьет оземь мерный такт широкою ногой;

Треща, визжит труба; тромбон самодовольный

Гудит безжалостно и как-то невпопад,

И громко все они играют на разлад,

Так что становится ушам до смерти больно.

Так что ж? Вся наша жизнь проходит точно так!

В семье ль, в народах ли - весь люд земного шара,

Все это сборище артистов-побродяг

Играет на разлад под действием угара...

Иные, все почти, уверены, что хор

Так слажен хорошо, как будто на подбор,

И ловят дикий звук довольными ушами,

И удивляются, когда страдают сами.

А те немногие, которых тонкий слух

Не может вынести напор фальшивой ноты,

Болезненно спешат, всё учащая дух,

Уйти куда-нибудь от пытки и зевоты,

Проклятьем награди играющих и их

Всех капельмейстеров, небесных и земных.

Люблю я Моцарта; умел он забавляться,

Дурного скрипача и слушать и смеяться;

Он даже сочинил чудеснейший квартет,

Где все - фальшивый звук и ладу вовсе нет;

Над этим, как дитя, он хохотал безмерно,

Художник и мудрец! О, Моцарт беспримерный!

Скажи мне, где мне взять тот добродушный смех,

Который в хаосе встречает ряд утех,

Затем, что на сердце - дорогою привольной

Так просто весело и внутренно не больно!)

Середина 1860-х

СТУДЕНТ

(Посвящается памяти моего друга Сергея Астракова)

Он родился в бедной доле,

Он учился в бедной школе,

Но в живом труде науки

Юных лет он вынес муки.

В жизни стала год от году

Крепче преданность народу,

Жарче жажда общей воли,

Жажда общей, лучшей доли.

И, гонимый местью царской

И боязнию боярской,

Он пустился на скитанье,

На народное воззванье,