Николай Богомолов - Разыскания в области русской литературы XX века. От fin de siecle до Вознесенского. Том 2: За пределами символизма

Очень просты причины гибели «Весов». Воссел на председательское место говорливый Эллис (болтовню коего настоящее объявление именует «крайним бодлэризмом». Кстати – на всех своих сотрудников оно наклеило ярлык: «крайний эстетизм Бальмонта», «универсальный дионисизм Иванова», «романтическое стремление Блока», «синтетическое ницшеанство Белого» [575]и т.д.) – и вскоре все увидели, что нового он ничего не скажет, и пришлось закрыть лавочку.

«Отступили в полном порядке, дух вообще превосходен. О вышеизложенном и т.д» [576].

___________

Кстати, здесь же заявление Полякова, что Весы как служебный орган “Скорпиона» будут нерегулярно выходить и впредь по цене 2 руб. в год. Подписка принимается: «Москва, Театральная площадь, д. Метрополь, 23». Подробное Объявление со временем будет сообщено [577].

___________

Впрочем, я извиняюсь, что так подробно опровергал заявление «Весов»; по правде, оно совершенно неуместно. «Весы», право, можно вспомянуть добрым словом, и заслуги их настолько велики, что о них не стоит и упоминать. Но зачем величаться в такой неудобный момент, зачем, напр<���имер>, заключать такой фразой: «В заключение же мы считаем необходимым еще раз высказать наше глубокое убеждение в том, что если другой, новый путь и поведет нас или других писателей в другие сферы и к другим целям, то все же начнется он от того места, где мы стоим сейчас, где кончился этот наш путь» [578]. Гораздо искреннее было бы признать, что «то место» называется попросту лужей.

___________

Что касается самого №, то в нем преобладают мертвецы, будто все специально написано для умирающего журнала. Старая «Or» Верхарна (из «Rythmes Souverains»), здесь же переведенная Брюсовым. В нем сразу В<���ерхарн>обращается к мертвецам: «O morts, couches de cimetière en cimetière, au long des plaines de la terre», или в переводе Брюсова: «О мертвецы, давно почившие в могилах» [579]. Брюсов здесь же поместил свой новый рассказ, кот<���орый> к его лаврам ничего не прибавит и кот<���орый> как бы по заказу написан на тему «любовь и смерть» [580]. Кузьмин <���так!> поместил свои известные уже давно «Куранты любви», где тоже один голый молодой человек тонет в пруду [581]; Андр. Белый укокошил наконец своего героя в произведении, о кот<���ором> предыдущий метко выразился: «Что же сказать про бытовую московскую (вернее, подмосковную) историйку, которая была бы одета в столь непонятный, темный космический убор, что редкие вразумительные строчки нам казались бы лучшими друзьями после разлуки? Не сказал ли бы подозрительный человек, что автор пускает туман, чтобы заставить не понять того, в чем и понимать-то нечего? Это несоответствие формы с содержанием, отсутствие контуров, ненужный туман и акробатический синтаксис могут быть названы не очень красивым именем… Мы скромно назовем это безвкусием» [582]. Все это правильно, но Белый заслуживает снисхождения. Он хотел соединить 2 элемента: стилистику (в роде «научной» инструментовки Рене Гиля, с которой тот уж 20 лет без толку носится) и свою философию. Ввести философию в русскую <���литературу> сразу заповедал Достоевский, он первый философски осознал Россию. Потому и многие места смахивают на Достоевского (напр<���имер>, сцена убийства). Но Белый современник. Он работает над стилем, изобретает стилизованный сюжет (не то анекдот, не то еще что-то). Он просмотрел, как Достоевский могуществом интуиции создал свой неподражаемый «неправильный» стиль. И у Белого явилась не стиль, а скорлупа, в кот<���орую> вложено содержание. Стиль не выясняет, а затуманивает. Здесь бы ему хоть бы у Брюсова поучиться, т.к., несмотря на все недостатки Брюсовской прозы, нельзя не отказать ему в даре синтетического Толст<���ов>ского стиля. Получилось что-то вроде косноязычного пересказа в анекдотической форме рефератов Белого. А этого мало.

Первая часть опубликована: Замечательное шестидесятилетие: Ко дню рождения Андрея Немзера: В 2 т. М.: Издательские решения, 2017. Т. 2. С. 4–12. Вторая и третья часть публикуются впервые.

В переписке Томашевского с Виром, которую мы уже отчасти представили читателям, достаточно много места занимает разговор о современной русской литературе. И отчетливо заметно, что фигура Федора Сологуба занимает в нем очень значительное место. Не случайно и его корреспондент также отмечает Сологуба и как поэта, и как прозаика, и как драматурга. Вот, например, его оценка знаменитого сборника стихов:

« Пламенный Круг » <���…> Великолепная книга. Прекрасные, чеканные, своеобразные стихи… Прекрасен первый отдел « Личины переживаний », где Сологуб вспоминает себя и Адамом, и Фриной, и «собакой седого короля»……. Особенно хорошо последнее. Чеканно стих<���отворение> « Нюренбергский палач »

Особенно красиво:

Все стихи просты, но жутки, но красивы, ценны, оригинальны…. Много, понятно, старого, ибо мир Сологуба не велик. Но он истиннейший из всех поэтов и до его искренности доходил только Блок в первых двух сборниках… Брюсова стихи – холодны, Белого – безумны, Бальмонта – слишком художественны (я говорю про первые 2 тома изд<���ания> Скорпиона), В. Иванова – слишком учены, их искренность засыпана древностью, и только «Эрос», эта маленькая книжка, – искренна и цельна. А Сол<���огуб> искренен как в прозе, так и в стихах. В этом сб<���орнике> собраны стих<���отворения> очень многих годов, не вошедшие в сборники: Змий, Родине и др. Чудесная, повторяю, книга. Хочется читать и перечитывать ее… [583].

И через некоторое время к этому добавляется еще и наблюдение за оригинальным способом рифмования, который Сологуб вводит в своих стихах. Несмотря на некоторую иронию в заключительном пассаже этого письма от 4 декабря 1908 г., Вир все-таки, кажется, склонен дать ему нейтральную вкусовую оценку:

Не особенно давно вышла новая восьмая книга стихов Ф. Сологуба « Пламенный круг ». Много действительно красивых стихотворений. Здесь еще ярче раскрывается мистико-поэтический склад души автора «Мелкий Бес» <���так!>. Искренностью и зрелостью веет от книги. Стих достигает высокого изящества. Затем он вносит новшество, о к<���о>т<���ором> я, кажется, вам уже говорил. Он не доносит иногда рифмы до конца, перенося ее конец (например, в дактиле) на начало следующего стиха, как это делали римляне с гекзаметром, отбрасывая que к следующему стиху. Напр.: