Николай Богомолов - Разыскания в области русской литературы XX века. От fin de siecle до Вознесенского. Том 2: За пределами символизма

5. Культурная рафинированность не разложила цельного и крепкого ядра поэзии Пастернака, пришедшего общими путями передовых групп интеллигенции и <���к?> современности. Авторская душевная напряженность проэктирована поэтом на изображаемый ландшафт, что заметно: а) в преобладании грозовых и предгрозовых явлений, б) в широком развитии моторных образов, в) в исключительной развернутости тем ветра и дождя, придающих, в связи с другими элементами, характер повышенной динамичности всему ландшафту современного поэта [672].

После произнесения доклада начались прения.

Н.Н. ЛЯМИН. Интересная работа Б.В. Неймана имеет иконологический характер. В основе ее лежит обзор образов, которые желательно было бы классифицировать на самостоятельные и вспомогательные, после чего уже возможно исследовать их источники, эмоциональную окраску, чувственный тон. Необходим был бы некоторый числовой подсчет. Недостаточно точно указано место пейзажа в творчестве Пастернака.

А.К. ГОРНОСТАЕВ считает очень важным установление комнатного восприятия природы Пастернаком – «от окна на аршин». У Пастернака нет того, что можно назвать зрительным синтезом. Очень важно было бы учесть поэму «Спекторский», в которой Пастернак пытался централизовать себя. Поэма эта представляет высшую точку в творчестве Пастернака, отражение мира, оказавшегося в его восприятии новым и жутким.

П.А. ЖУРОВ находит, что работа Б.В. Неймана представляет большой интерес, но некоторые из ее обобщений кажутся не вполне проясненными. Ответственное утверждение со связи Пастернака с символизмом, к сожалению, не получило надлежащего развития. Ядро поэзии Пастернака, о котором говорил докладчик, – его гипертрофия, его антропоморфизм. П.А. Журов выдвигает далее вопросы, как сочетать «камерность» ландшафта Пастернака с «жаром души» и каковы исторические традиции рафинированного мастерства Б. Пастернака.

А.В. АЛПАТОВ напоминает о некоторой формалистичности Пастернака, из которой следует исходить при оценке его пейзажа. В порядке отдельных замечаний можно указать на невнимание к звукописи Пастернака.

И.Я. ФЕЙНБЕРГ-САМОЙЛОВ отмечает некоторые композиционные недочеты, напр., умаление Пастернака как мариниста.

Б.В. МИХАЙЛОВСКИЙ делает методологические указания: с социологической точки зрения недостаточно определена та категория, к которой отнесен Пастернак и связываемый с ним символизм. В докладе недостаточно ясно прослежена тематическая линия ландшафта как средства для выражения.

Д.С. УСОВ отмечает, что в докладе Б.В. Неймана образы часто отрываются от контекста; в комбинации их сказалось и чутье и импрессионизм автора, который от прекрасного изложения переходит и на само исследование. Главным недостатком доклада кажется утрировка соотношения, и статистические данные не всегда представляются убедительными. Не отмечены переклички лирики с прозой именно в частях, касающихся пейзажей («Кама», «Урал впервые»). Не прослежен специально городской и архитектурный пейзаж у Пастернака. В заключение оппонент делает некоторые библиографические дополнения.

Е.Б. ТАГЕР находит, что классификация образов, предложенная докладчиком, вызывает принципиальное возражение по поводу традиционности устанавливаемых категорий. Пастернак – поэт преимущественно словесный , и строение образов у него идет преимущественно по созданию словесных связей. Как факт стилистической характеристики его урбанизм не имеет значения.

Н.К. ГУДЗИЙ присоединяется к положительной и очень сочувственной оценке доклада. Связь Пастернака с Лефом случайна и неорганична: у него элементы подлинного символизма налицо, и среди футуристов он наиболее консервативен. У него сильная связь с Иннокентием Анненским и с Маллармэ. Интересно и важно связать Пастернака с какой-то литературной традицией. Урбанистический базис, который докладчик подводит под Пастернака, кажется несколько элементарным, и вообще выводы не вполне гармонируют с основательностью всей работы.

Б.В. НЕЙМАН благодарит оппонентов за сделанные ими указания и указывает, что он в своей работе приближался к полной статистике, но не решился дойти в ней до конца.

Проблема о связи с символизмом в данной работе не должна решаться «попутно». С замечаниями А.В. Алпатова докладчик не согласен: анализ фоники Пастернака также выходит из пределов работы. Роль Пастернака как мариниста – о которой поднял вопрос один из оппонентов – слаба в том смысле, что Пастернак мало говорит о море.

Заседание закрывается в 22 ч. 30 м. [673].

Среди выступавших были:

Николай Николаевич Лямин (1892–1942), сотрудник ГАХН и библиотекарь различных крупных библиотек, друг М.А. Булгакова. По сообщениям мемуаристов, рассказы Лямина об аресте по обвинению в укрывательстве ценностей послужили основой для одной из глав «Мастера и Маргариты». Первый срок получил в 1936 г, повторно арестован в 1942 и умер в Саратовской (по другим сведениям в Свердловской) тюрьме.

Александр Константинович Горностаев (настоящая фамилия Горский; 1886–1943), поэт, публицист, последователь Н.Ф. Федорова. В 1929 г. приговорен к 10 годам лагеря, в 1943 репрессирован повторно [674].

Петр Алексеевич Журов (1885–1987), поэт (практически не печатавшийся при жизни), литературовед. Неоднократно выступал на заседаниях ГАХН. В 1936 был выслан из Москвы, в 1937–1945 в заключении. Предметом его постоянного интереса были поэты-символисты и крестьянские писатели [675].

Арсений Владимирович Алпатов (1905–1975), литературовед, с 1950-х гг. доцент МГУ. На заседании подсекции русской литературы ГАХН сделал доклад о стилистике Андрея Белого, заслуживший много критических замечаний.

Илья Львович Фейнберг-Самойлов (1905–1979), более известен как просто Фейнберг, крупный пушкинист. До 1927 работал юристом, фамилия в протоколах подсекции встречается не часто.

Борис Васильевич Михайловский (1899–1965), в то время аспирант ГАХН, сделавший несколько фундаментальных (хотя очень догматически ограниченных) докладов на подсекции, впоследствии был профессором МГУ, некоторое время заведовал кафедрой советской литературы, работал также в ИМЛИ, считался крупнейшим специалистом по истории литературы начала ХХ века. Профессионально занимался также музыкой и живописью, собиравшаяся им коллекция живописи начала ХХ века хранится ныне в отделе личных коллекций ГМИИ А.С. Пушкина (Москва).

Дмитрий Сергеевич Усов (1896–1943), поэт, переводчик, литературовед. В 1935–1940 в заключении. Был ученым секретарем подсекции. Энциклопедический свод данных о нем (в том числе и о деятельности в ГАХН) представляет собой сравнительно недавно появившийся двухтомник [676].

Евгений Борисович Тагер (1906–1984), литературовед, собиратель разнообразных материалов по истории культуры (коллекция ныне в РГАЛИ, ф. 887).