Николай Богомолов - Разыскания в области русской литературы XX века. От fin de siecle до Вознесенского. Том 2: За пределами символизма

Николай Каллиникович Гудзий (1887–1965), литературовед, возглавлял подсекцию русской литературы (почему его выступления всегда бывали предпоследними, перед ответами докладчика). Впоследствии профессор и декан филологического факультета МГУ, академик АН УССР.

Помимо того, из списка присутствовавших и явочного листа мы знаем, что на заседании всего присутствовало 27 человек. Среди них Н.Г. Зеленов, Ю.Г. Перель, Н.А. Черникова, Н.М. Чирков, А. Герштейн, М. Сабашников, В. Щепкин, В. Измаильская, – это те, чьи подписи мы могли разобрать. Поскольку имена их не слишком известны, скажем и о них несколько слов.

Николай Григорьевич Зеленов (1905–1977), в то время аспирант РАНИОН, впоследствии преподавал во многих вузах, с 1946 до выхода на пенсию был доцентом Ярославского педагогического института, заведовал кафедрой литературы. Ю.Г. Перель – возможно, отождествим с историком и популяризатором астрономии Юрием Григорьевичем, однако мы не обладаем никакими сведениями ни о сотруднике ГАХН (он нередко исполнял обязанности ученого секретаря подсекции, заменяя Д.С. Усова), ни об астрономе. Черникова Нина Александровна (1899–?), психолог, ученица и сотрудница Г.И. Челпанова, аспирантка ГАХН. Николай Максимович Чирков (1891–1950), в те годы аспирант ГАХН, впоследствии преподаватель литературы в Московском областном педагогическом институте. Посмертно была издана его диссертация, начатая в 1929 г. [677]. Михаил Васильевич Сабашников (1871–1943), знаменитый издатель, тесно связанный с ГАХН. Единственный из известных нам Щепкиных, который может быть подписавшимся В. Щепкиным, – переводчик Владимир Вячеславович Щепкин (1895–1968), сын известного лингвиста В.Н. Щепкина и правнук знаменитого актера М.С. Щепкина. Вера Давыдовна Измаильская (урожд. Ходорова, 1884 или 1885–не ранее 1953) активно занималась изучением жизни и творчества Блока, потом работала в ГМИИ, сотрудничала с «Литературным наследством». Отождествить А. Герштейна с каким-либо зафиксированным печатными или электронными справочниками нам не удалось.

Проблема, которой был посвящен доклад Неймана, была вполне очевидной, что показало живое обсуждение, явно основанное на основательном знании как поэзии, так и прозы Пастернака. Вполне возможно, что автор читал известную статью М. Цветаевой «Световой ливень», где одна из глав называлась «Пастернак и дождь», и 5-й пункт тезисов может восприниматься на фоне поэтического отклика Цветаевой. Если бы мы ставили себе задачей указать всю ту литературу, которая так или иначе связана с темами Неймана и его оппонентов, нам пришлось бы выстроить целый список. Так, пять строчек записи реплики А.К. Горностаева заслуживают по крайней мере двух ссылок: окну в его творчестве посвящена известная работа А.К. Жолковского «Место окна в мире Пастернака» [678], не случайно открывающая итоговый сборник его работ о поэтике Пастернака. О пространственной же организации поэмы «Спекторский» специально писала А.Ю. Сергеева-Клятис [679].

Существенно отметить, что очень многие положения Неймана проецируются на статьи сборника, специально посвященного пространству у Пастернака [680], причем особенно хотелось бы отметить, что эти проекции заставляют вспомнить и многочисленные в данном сборнике исследования, посвященные пространству в «Докторе Живаго». Пространство Пастернака во всем его своеобразии во многом определяет и поэтику последнего романа. Так что вводимые нами в научный оборот материалы, как кажется, вполне укладываются в общую картину пастернаковского творчества не только в тех произведениях, которые оппоненты хотели бы видеть строго расчисленными и даже статистически обработанными, но и в тех, которые еще не были к тому времени написаны.

В п е р в ы е: Russian Literature. 2018. [Vol. 100–102]. С. 275–288.

В изучении истории русской культуры ХХ века фигура Сергея Николаевича Дурылина стала занимать очень большое место. Вышло несколько книг его прозы, статей и неопределенного жанра произведение «В своем углу», появились посвященные целиком ему или в значительной степени ему сборники, издана биография. И тем не менее исследователи явно находятся только в начале пути. Малопонятен Дурылин 1910-х годов, аресты и ссылки разбивают его биографию 1920-х, а Дурылин, писавший об официально признанных деятелях русской культуры, мало кому сейчас интересен. И потому даже вполне лежащие на поверхности сведения о его трудах и днях зачастую остаются необследованными. Не претендуя на многое, мы хотели бы привести ряд данных, связанных с судьбой некоторых существенных для истории русского литературоведения дурылинских произведений середины 1920-х годов.

После своего освобождения из ссылки в конце 1924 и до нового ареста летом 1927 года С.Н. Дурылин принимал самое активное участие в работе Государственной Академии художественных наук (ГАХН) [681]. Согласно хронике в «Бюллетенях ГАХН» он сделал доклад в Отделении археологии (о раскопках в Челябинске), 6 докладов в Комиссии нового искусства (имеется в виду живопись), входившей в Социологическое отделение, и 10 докладов в различных подсекциях Литературной секции. Отчасти это было вызвано стремлением заработать [682], но только отчасти. Во-первых, требовала выхода его интеллектуальная энергия, а во-вторых, уже в Челябинске он начинает вести записи «В своем углу», где весьма сильно мемуарное начало, что сказалось и на его докладах в ГАХН.

Нас будут интересовать три его доклада, тесно между собою связанных, прочитанных за один год, с октября 1925 по октябрь 1926-го. Два из них недавно впервые опубликованы, и здесь хотелось бы добавить некоторые материалы к этим добросовестным публикациям.

Статья С.Н. Дурылина «Александр Добролюбов» не слишком давно, но уверенно введена в круг тех исследований 1920-х годов о раннем русском символизме, которые не утратили своего значения до сей поры. Насколько мы знаем, впервые использовал ее А.А. Кобринский в своем предисловии к изданию стихов Добролюбова [683]по машинописи из фонда Дурылина в РГАЛИ. В 2014 г. по экземпляру машинописи с правкой и с подписью «С. Раевский» из собрания Дома-музея С.Н. Дурылина статью опубликовали А.И. Резниченко и Т.Н. Резвых [684]. Однако ни в том, ни в другом случае не было указано, что работа эта вошла в научный оборот в то же время, когда была написана.

Среди отчетов, опубликованных в изданиях ГАХН, мы обнаруживаем известие об этом: « П/секция русской литературы , поставив своим главным заданием изучение раннего символизма, заслушала следующие доклады: С.Н. Дурылин сделал сообщение (9.Х.<1925>) на тему “Александр Добролюбов” (К истории раннего символизма). Докладчик указал, что А. Добролюбов является первым русским “декадентом”, совершенно самостоятельно пришедшим к культу личности и признанию новых поэтических форм, и оказавшим значительное влияние на ранних русских символистов (Брюсова, И. Коневского и др.). Кризис, пережитый Добролюбовым в 90-х г.г., приведший его от атеистического “декадентства” и эстетического индивидуализма к религиозным исканиям, завершился уходом Добролюбова в народ» [685].