Иван Тхоржевский - Последний Петербург

Все ярко — бронза лиц,
Веселый блеск очей;
Звенит веселье птиц,
Стремглав бежит ручей.
«Смотри — зовет простор —
Какая зелень, гладь!
Живи для солнца гор
И разучись желать!»

Я лежу на койке низкой,
А в раскрытое окно
Смотрит радостно и близко
Небо южное одно.
Ни клочка земли унылой,
Ни ветвей, ни мотылька…
Только стаей белокрылой
Проплывают облака.

Редко-редко в жизни душной
Открывается окно
В мир гармонии воздушный,
И умчаться мне дано
В это небо голубое,
Где, как музыка без слов,
Слышно реянье живое
Окрыленных облаков!

Ты не верь тайным снам,
Поздней ночи сказкам!
Верь лишь — солнечным дням
Да недолгим ласкам.

В страстной прихоти — ложь!
Сердца жар остудишь,
А уж сил — не вернешь,
Слез — не позабудешь…

Осенние сумерки. Холод расплаты.
Но борется сердце людей.
«На юг, — говорит оно, — в поезд крылатый!
Умчимся от серых дождей!

Начнем перелистывать жизни страницы
Назад уносящимся сном.
Пусть летних, улыбчивых дней вереницы
Блеснут за гремящим окном.

Оденутся в зелень деревья нагие,
В лучах будет радость дрожать…
Как будто догнать можно дни дорогие,
От старости сердца бежать!

Обманем судьбу, отодвинем ненастье,
Не все еще в вечность ушло:
Нам память хранит пережитое счастье,
А юг — золотое тепло!»

Убит, — и с нами нет его,
Теперь, когда гремят стихии!
Но завещал он торжество
Окрепшей, будущей России.

Он был — из одного куска,
Как глыба цельного гранита.
И мысль его была ярка,
Неустрашима и открыта.

Уже забытою порой
Полубезумного шатанья
Вернул он жизни — твердый строй,
Вернул он власти — обаянье.

Россией новой дорожа,
Он отстоял Россию дедов!
И жил он, ей принадлежа,
И пал, ей верность заповедав.

Блистателен его венец!
Огонь речей, деяний твердость,
И героический конец,
Все — точно знамя: «Честь и гордость».

И что нам грешная вина
И слабости его земные…
Он знал одно: что «нам нужна
Лишь ты, великая Россия!»

Еще так жарки солнца ласки,
Еще зовет, сверкает даль,
И в близость сумрачной развязки
Не верит светлая печаль.

Пускай мертвы воспоминанья,
Пускай надеяться нельзя, —
Еще осталось обаянье:
Жить, под пучиною скользя!

Куда бы волны нас ни мчали,
Мы блеск их вольный отразим
Не черным зеркалом печали,
А гимном страсти молодым!

Я не хотел бы воротить былое,
Все пережить иначе и смелей,
У старой скорби жало вынуть злое
И радость жизни чувствовать светлей.

Мне так ясна ошибок неизбежность,
Мне так понятны линии Судьбы!
Но далека от сердца безнадежность,
Я жажду вновь ликующей борьбы.

Теперь в тумане скудная окрестность,
Короче путь мой, солнце холодней…
Но сердце ждет. И эту неизвестность
Я не отдам за счастье прежних дней!

Она бредет, шатаясь, в исступленье,
С ножом в руке, истерзанная вся,
Едва дыша и, в буйном ослепленье,
Себе же в грудь удары нанося.

Опоена каким-то страшным зельем,
Всех обманув, обманута сама,
Она как зверь: взор искажен похмельем,
В нем дикая, мучительная тьма.

Упала в грязь… хрипит проклятья злые…
Так вот она, вот бывшая Россия!
Спаси ей честь, о Боже, вразуми:

Заблудшую, забрызганную кровью,
Покрой ее сияющей любовью!
И если жизни нужна моя — возьми.

Она лежит, как труп бессильный;
И вот — кровавый пир гиен
Над ней кипит во тьме могильной!
Живую — душит красный плен.

Она очнулась: кровь, пожары;
На небе молнии, гроза;
Просветлены мученьем кары
Ее молящие глаза.

Она, отчаяньем томима.
Кричит, — но все проходят мимо…
Остановитесь! в грозный час

На помощь, братские народы!
На помощь, именем свободы!
Иль Божий гром — ударит в вас.

Мы перейдем таинственную грань,
На нас самих покинутые Богом, —
И не увидим счастья за порогом;
Но там опять призывное: воспрянь!

Привет тебе, Год Огненной Печали!
Тебя мы славим, победив боязнь;
Так римляне, идущие на казнь,
Своих безумных Цезарей встречали.

Камин охвачен пламенем утрат:
Витает боль над грудой лет сожженных;
И, в алых ранах, мертвый Петроград
Глядит из пепла, город прокаженных!

Где пир огней? На эту ночь — из тьмы
Нам не разжечь их золотом и кровью;
Но будем тайно пламенеть любовью
И до утра — не будем меркнуть мы.

А там опять камин затопят новый
Под шум и ярость новых непогод.
С душой бойца, на жизнь и смерть готовой,
Тебя мы ждем: безумствуй, Новый год!

Я брошен — холодным осколком —
На жесткую, грубую новь…
И в сердце затравленным волком,
Отчаяньем сжалась любовь.

Мой плен заколдованный тесен:
Иззубрены болью края,
И где-то в развалинах песен
Тоской шевелится змея.

Но раны судьбы не случайны;
За ними — бунтующий рост!
Весь мир — в озарении Тайны
В безбрежном крушении звезд!

И странникам новым, взгляните,
Простор для безумий широк.
А мы — это алые нити
Для поисков лучших дорог!

Все ярче, острей, непокорней
О счастье тревожные сны…
И мы — это черные корни
Зеленого шума весны!

Румянит солнце аркады узорные
В соборе царственном святого Марка.
Женщины молятся. Их шали темные —
Что маки черные в вазе огненно-яркой.

Блестит Распятие, византийски пышное…
Венецианки пред ним низринуты,
Для молитвы утренней, для псалма чуть слышного,
Корзины с плодами на рынке покинуты.

В мольбах изливаются — грусть виновная,
Тайна грешная, беспокойная…
Грезой о свежести томит лето знойное,
Бредит счастьем тревога любовная…

Слухом льнут к своему же признанию;
И смотрят в долгих очах Спасителя,
Есть ли ласка, ответ Утешителя
Плачу горлинок, воркованию…