Омар Хайям - Рубайят

Ни зерна надежды на гумне пустом.
Мы с тобой уйдем, покинем сад и дом,
Серебро, вино и хлеб истрать с друзьями,
Или все врагу достанется потом.

Мой враг меня философом нарек, —
Клевещет этот злобный человек!
Будь я философ, в эту область горя,
На муки не пришел бы я вовек!

Нет облегченья от оков мирских,
Безрадостна пустыня дней моих,
Я долго у судьбы людской учился,
Но ловкачом не стал в делах земных.

Солнце розами я заслонить не могу,
Тайну судеб словами раскрыть не могу.
Из глубин размышлений я выловил жемчуг,
Но от страха его просверлить не могу.

Мы — основа веселья, мы — бедствия рудные горы.
Мы — насилия корень, мы — правды воздвигли опоры.
Низки мы и высоки, как ржавое зеркало, тусклы,
И, как чаша Джамшида, блистаем и радуем взоры.

Я не от бедности решил вино забыть,
Не в страхе, что начнут гулякою бранить.
Я для веселья пил. Ну, а теперь — другое:
Ты — в сердце у меня, и мне — не нужно пить.

Порой кто-нибудь идет напролом и нагло кричит: «Это я!»
Богатством кичится, звенит серебром и златом блестит: «Это я!»
Но только делишки настроит на лад — и знатен, глядишь, и богат,
Как из засады подымется смерть и говорит: «Это я!»

Я из пределов лжи решил сокрыться.
Здесь жить — лишь сердцем попусту томиться.
Пусть нашей смерти радуется тот,
Кто сам от смерти может защититься.

Будь весел! Чаянья твои определил — вчерашний день.
Себя от прежних просьб твоих освободил — вчерашний день.
С кем спорить? Ни о чем тебя не расспросил — вчерашний день.
Что завтра сбудется с тобой — не приоткрыл вчерашний день.

Я для вина кувшин себе у гончара достал,
Пил из него. И вот кувшин мне тайну прошептал:
«Я шахом был, вино я пил из чаши золотой,
Теперь у пьяницы в руках кувшином винным стал!»

Когда б сорвал я плод надежд, о жизнь, с твоих ветвей,
То, верно, отыскал бы нить клубка судьбы своей
Доколь кричать о тесноте темницы бытия,
Томиться и к небытию не находить дверей?

Когда б небеса справедливо вершили дела,
Велениям неба не молкла бы в мире хвала.
Когда б от судьбы справедливость и милость явилась,
Ничья бы душа и в обиде тогда не была.

Загадок вечных бытия едва ль откроешь ты ответ.
Теченья мысли мудрецов ты не постигнешь за сто лет.
Вставай — и на лугу с вином свой рай отрадный создавай.
Кто знает: попадешь в эдем ты после смерти, или нет?

Море сей жизни возникло из сокровенных сил,
Жемчуг раскрытия тайны никто еще не просверлил.
Толк свой у каждого века — по знанию и пониманью.
Истинной сути творенья никто еще не объяснил.

О кумир в сиянье красоты живом,
Встань, подай скорее нам кувшин с вином.
В светлом опьяненье разрешим сомненья,
Прежде чем мы сами на кувшин пойдем.

Одних приводят, других похищают,
Куда, откуда? — Не сообщают. Все — тьма.
Лишь ясно: жизнь наша — чаша,
Которой в хуме вино измеряют.

Изнемогаю я, плачу, не осушая глаз,
А ты в наслажденьях тонешь, ты радостен в этот час.
Но ты не кичись предо мною! — Вращение небосвода
Таит нежданного много за темной завесой от нас.

Душой, перенесшей страданья, свобода обретена.
Пусть капля томится в темнице — становится перлом она.
Не плачь: если ты разорился, богатство еще возвратится,
Пускай опорожнена чаша — опять она будет полна.

От бездны мрачного Надира [62] Надир — точка небесной сферы, противоположная зениту. до кульминации Кейвана [63] Кейван — планета Сатурн. Согласно средневековой геоцентрической астрономии, находится дальше всех прочих от Земли, т. е. ее кульминация — высшая точка наблюдаемых небесных сфер.
Я разрешил загадки мира, трудясь над ними неустанно.
Труднейшие узлы вселенной распутал я проникновенно,
И лишь узла простого смерти — не развязал я, — вот что странно.

Коль растет из корня счастья вечной ветви торжество,
Если жизнь одеждой тесной стала тела твоего,
Не надейся на телесный, на походный свой шатер,
Ибо слабы все четыре древних колышка его.

Гонит меня по пятам судьба на пути роковом,
Каждое дело мое дурным завершает концом,
В путь снарядилась душа, пожитки свои собрала,
Молвила: «Негде мне жить — убогий мой рушится дом!»

Ты прежде мог не спать, не пить, не насыщаться,
Стихии в том тебя заставили нуждаться.
Но все, что дали, — вновь отнимут у тебя,
Дабы свободным ты, как прежде, мог остаться.

Исчезнет все. Глядишь, в руках осталось веянье одно.
На истребленье и распад все сущее обречено.
Считай, что сущее теперь не существует на земле,
Есть то, что навсегда ушло и что еще не рождено.

Никто не победил грозящей силы неба
И не насытился навек дарами хлеба.
Кичишься рано ты, что цел и невредим, —
Еще съедят тебя, когда придет потреба.

Яздан премудрый ноги нам и руки крепкие дает,
Хранимый им, твой лютый враг в довольстве, в радости живет,
Пусть фляга винная моя исламом не освящена, —
Из тыквы сделана она, а тыква — разрешенный плод.

Коль на день у тебя одна лепешка есть
И в силах ты кувшин воды себе принесть,
Что за нужда тебе презренным подчиняться.
И низким угождать, свою теряя честь?

Око, если ты не слепо, видишь ряд надгробий старинных!
Этот мир, соблазна полный, топит все в смятенных пучинах.
Полководцы, падишахи в землю темную погрузились.
Видишь эти луны — лики в жадных челюстях муравьиных?

До коих пор тебе пред низким склоняться головой?
Зачем ты кружишься, как муха, над пищей даровой?
Ешь за два дня одну лепешку, добытую трудом!
Питаться кровью сердца лучше, чем хлеб вкушать чужой.

Доволен ворон костью на обед,
Ты ж — прихлебатель низких столько лет.
Воистину свой хлеб ячменный лучше,
Чем на пиру презренного — шербет.

Давно меж мудрецами спор идет —
Который путь к познанию ведет?
Боюсь, что крик раздастся: «Эй, невежды,
Путь истинный — не этот и не тот!»