Елена Талленика - Ночь высокого до. Премия имени Н. С. Гумилёва

на внутренний замок закрою дверь
когда мне станет не о чем писать
проверю все ли в письменном столе
датировано личным дневником
узнать что представляю интерес
вменю остановившимся часам
дней через девять каждые сто лет
отождествляя бронзовым векам
я бронзового времени поэт
мне оружейник лил перо из пуль
которые прошли через ребро
подонки плохо знают где сердца
не чувствуя свое примерно бьют
бьют приблизительно
в мишени дрожью нуль
на внутренний замок закрою дверь
со свойственным спокойствием мудреца
я им чужая я тебе своя
свет потаенный преломленный блик
не обесценивай произнесенных слов
и начатого жеста не ничтожь
на внутренний замок закрыта дверь
но даже в одиночестве великом
находят те кому нужна мишень
но мажут мимо ибо в пальцах дрожь
я им чужая я тебе своя
такой зашитой фетиш управляет
на письменном столе свечной нагар
он постарел он стал совсем седым
сосчитанные наскоро листы: начало книги
в нем конец теряет дорога ниоткуда в никуда
из одиночества к насилию среды…

я сижу под окном дома на улице Лени Голикова
я зубрю и пишу мне этажного мата шум
тень на лице: я мишень алкоголикова
через мгновенье убили бы но:
даже на у глях легко спляшу
увернулась: непроливайка летит мимо
и проливает раствор анилина
ребра поребрика окропив
Питер… вернулась туда где бордюры в крови
дома на Краснопресненской через пятнадцать лет
в лето один девять девять один
в год перевернутый к дому белее цвета
в год между мной и теми кто от похмелья бесится
пока так трудна латынь…

знаешь почему я молчу? не знаешь
от чувств от морщин по челу от дум
не доверить врачу их клавиш: дум дум дум
черные белые низость и высота
водит кота по молочному глянцу:
киииссааа
звук вроде тот же но сила удара не та
томный котище откормлен
в подушках прописан
знаешь почему я молчу? не знаешь
маленький Пикачу лист покидает
легче чем слово мое: рисую рот
в произнесенном «мы» славен и легендарен
кто-то поет кто-то скрипит пером
в произнесенном «зачем»
кто-то поющий шлейф обстоятельств держит
и назначает время ему королев
цену имеет всё кот прибавляет в весе
господи тошно как!
сам из сиятельств но поднимаешь шлейф!
знаешь почему я молчу? не знаешь
первых пяти минут хватит сглотнуть комок
о нареченный Амок! я и сейчас не дышу
тем избежав вреда лишь
и альвеол души пикой не проколов…

монстр объявивший себя: я бог
Бог не принявший его рожденья
вычеркнут выброшен чёрен обличьем убог
не был не жил не любил стал тенью
проклят река отторгает плот
проклят веревка не держит тело
проклят стрела разрывает плоть
проклят я б казни такой хотела?
нет так зачем же он так со мной
дети – я их для любви носила
в гнездах под сердцем
и я ли тому виной что родила их
для дьявольской этой силы
о интернет о сжирающий души монстр
не побежденный кормящийся юной кровью
спрут опоясавший хрупкий мозг
грязный поток подрывающий мост – багровен…

он вывернул дом наизнанку
ища ключи от него и не находя
он был из бродяг там в Питере
сегодня Нью-Йорк обязательства перед собой
приличия индекс дверной звонок
судьба без причин не бывает хотя
в названии улицы так нестерпима
будущим боль – Sergei Dovlatov Way
перекресток 63-й и 108-й
он ходил по рукописям как по кладбищу
как наступая на свои могилы вчера еще
в Питере сегодня Нью-Йорк
журавлиное капище и чувство
оторванной небом ноги длительно
земля ощутима когда ты летишь когда крылат
отечества пашни готовы под всходы
и каждой весне дышать: люблю!
там в Питере вчерашней щетиной
бессонниц гримасы скрывал и плакалось тише
сегодня Нью-Йорк и всё издается сходу
по году не ждал но погодой мешал журавлю
сентябрь прибавляя по году каждое третье число
пока сорок восемь не стукнуло литерами is dead
тогда он пошел по воде…

если я говорю Он это только о Боге
если я говорю Я это тоже о божьем
если я говорю Ты значит что и немногим
не доверю об этом узнать и тем паче ничтожным
я доверила имя огню всё: улики
а огонь сохранила в себе спрятав глубже
если жгущий сожжет изнутри стань великим
чтобы все кто всплакнул обо мне стихли тут же…

перебирать лианы суша их тела змеиные на частоколе из веток мангра
банановой шкуркой швырнув в наглеца соседа
куриные перья в сатиновый тик собирать что помягче
кричать на собак и лепить из соломы с глиной кирпич
и бумагой ни разу костра не разжечь только сухой щепой суп пряча
таская тюки не думать о сроке позднем
детей не считать – новорожденный не последний
палящее солнце прохладную ночь готовит
и жизнью короткой истлевшие предки пугают
вода не в колодце – небесные хляби в осень
куда натекла там и жизнью гнездиться наследной
мир – эта звезда и это селенье глухое
мир – это светило и то как оно угасает
за каждое утро – шаману пригоршня зерен
за каждую ночь – погремушки сушеных маков
нехитрое действо единственный способ выжить
решая судьбу произносит публично имя:
Я не бе-зы-мян-на! – ликую но это к ссоре
нельзя быть небесной небесной страдать и плакать
тропический ливень обрушит на темя крышу
на то и шаман и засухе каждой – ливень
пергаментной коже насечки рисунка страха
в гноящейся ранке зола перестала жечься
не обруч на шею за ободом обод жесткий
не руки в браслетах – судьба тяжелея камня
но как же красива но как же прелестна птаха
рожденная в листья среди постаревших женщин!
когда длинношея с жирафьей походкой
когда шоколадна и кучерява шерсткой
в пятнадцать будет…

стая ворон темнеет я обожгла эпидермис
кожа с ожога слезет слезет не вырастая
утро в льняное масло тычет горячим лезвием
а с опрокинутым кофе завтрак еще скромнее
микроволновым адом плавится сыр на завтрак
что бы со мною стало? топится пластилиново
мыслям всплывать сегодня позавчера и завтра
дикое воображение терпит ожог малиновый
микроволновому аду задан вопрос притворный
производитель сдержан и завладел вниманием
мне запретили пользовать только зерно попкорна
плавятся зерна мысли в топке любви и мании
утро регистр латиницы смену пароля требует
как же я с ним измучилась выжата до предела!
в адовых микроволнах тулово крошкой хлебной
словно в сухом остатке выпало в чашку Петри…