Борис Михин - Ассоциации явных полярностей. Полярности явных ассоциаций

Я возвращусь не прежде,
Чем прозвенит рассвет.
Лечу вослед надежде,
Предчувствию вослед.

Звезда моя земная,
Моя земная суть,
Сама того не зная,
Предначертала путь.

Запел, забился зяблик,
В груди затрепетал:
«Не трогай райских яблок!» —
А кто бы спорить стал.

Зачем о прошлом плакать,
Зачем скорбеть, когда
Вонзаешь зубы в мякоть
Запретного плода?
А косточки от яблок,

Подхватывая влёт,
Клюёт залётный зяблик.
И пусть себе клюёт!

улыбка неизвестной
истовый праздник похмелье
сосредоточение на
зябкий туман октября
гнев обманы прощать тишина
уходы и возвращения
как будто выстрелили ниже лопатки
зубная боль
горы шторм
пропустить как забили гол
понимание
радость смерти
у меня было всё
но не нужно ничего
я наверное бог

Туманна за спиной небесная,
Снежком присыпанная, даль.
Ещё скрывает «Неизвестная»
Неуловимую печаль.

Последней нежности растратчица
Очарования полна.
Отъедет конка – и расплачется,
И разрыдается она!

Гордо,
смеясь,
прямо и твердо,
совестью не одержим,
и чтобы нервы крепче верёвок.
Но я не умею жить.

Реализация материальных.
Только бог – не интендант.
И, пустоту в груди растирая,
я не сумею – дать.

Словно найти в прошлогоднем кармане
старый билет, где с ней, —
и если не больно, – это нормально.
Но я не скажу – нет.

Надо ли верить гадам-поэтам?
Целое небо звёзд,
и можно увидеть свет за рассветом,
но я не сумею, поздн…

Я в детстве взял подзорную трубу
И сквозь неё прозрел свою судьбу.
Какой восторг! Бескрайняя дорога
Ввела меня в круговорот народа.
Я с жадностью изгрыз гранит наук,
Испил отраву вдохновенных мук.
Взрастил детей. Врагов не опасаясь,
Писал запоем, от любви спасаясь.
Я насажал три дюжины садов,
Я выиграл три дюжины судов.
Всё ждал: ещё чуток – и возвеличим
Деяния свои победным кличем!..

Позавчера перевернул трубу
И сквозь неё прозрел свою судьбу.
Какая неприглядная картина!
Какая бессердечная скотина
Мне бесконечный предрекла большак?
До края остаётся только шаг!
Мои исповедальные тетради
Живут на белом свете Христа ради.
Не вижу ни детей и ни плодов.
Отдачи нет от праведных судов.
Оглядываюсь хмуро и недужно:
«О, Господи, кому всё это нужно?»

«Не искушай! – и подлую трубу
Я в прах разнёс. – Не искажай судьбу!»

И как будто мне больше всех надо:
не смиряться с последним и данным;
только вряд ли для большего создан,
просто точка, фотон, современник,
разве что, часто и непременно —
с головой, запрокинутой к звёздам.

Как только осины одеться успели,
Успели убраться в багряный наряд, —
Осенние птицы над плёсом взлетели
И после кружили неделю подряд.
Не я ли среди беззаботного детства
Стою, очарованный, на берегу
И в небо гляжу – не могу наглядеться,
Про шумные игры забыв на бегу.

И лёгкий на шутку, весёлый с рожденья,
Я часто теряюсь средь ясного дня,
Когда непонятая, как наважденье,
Минутная грусть посещает меня!
И нынче ненастья не ждал ниоткуда,
Но тучи плывут и плывут над крыльцом.
А я в ожидании давнего чуда
Стою с запрокинутым в небо лицом.

Ты искал, но нашел две минуты вчера
и убрёл молчаливо куда-то в себя. Чьи
убили в тебе игрища в чур-чура (?),
а ведь мог бы ещё долго жить и рыбачить,

и не законсервирован – ороговел.
Так подите прочь, разное, сколько ни учишь.
Пьяный, расконвоированный мозг горел
и всегда знал это: «Чем мертвее, тем лучше».

Пусть любовь – даже рыбе известно, продлясь
покалеченной, но всё же сорванной с лески —
лишь этическая категория для
человечества-точки в объеме вселенском,
а душа – только авторша Упанишад,
но задавшись конкретным, как рыба, вопросом
«почему без тебя очень трудно дышать?»,
мне ответить, как рыба, довольно не просто.

Вылось.
Хочется лечь и укрыться хвостом.
И зима. Я не знаю зачем, только всё – казематом.
Ты искал, но нашел пустоту и восторг,
и вот в этом, вот в этом тебя понимаю.

Батя жил земно и не лукаво,
Сообразно силам и уму;
А чего моя душа взалкала —
Не пойму!

Матери поклон земной отвесил,
Скрылся за холмистою грядой.
И по белу свету зачудесил,
Загулял парнишка молодой!

О себе нимало не печалясь,
Я разлуку чувствовал острей.
Если что-то в жизни получалось,
Я спешил разрушить побыстрей.

Чем тошнее, тем оно и лучше, —
В забубённом этом кураже
Ни в тайге, ни в городе Алуште
Не нашёл я благости уже.

Я забросил хлопотное дело,
Поселясь в столичном терему.
Но с чего душа осиротела —
Не пойму!

Конгломерат противоречий,
лаборатория попыток
и общепит типа вареничной
примером быта;

оно всегда под настроение,
на памятнике вечен голубь
и обувщик чуть-чуть стройнее
гоблина.

А далее (всегда есть далее)
разрывы плотности пространства.
Закончилась (да и не дали)
жизнь, это странно.

Пробивает Ницше
Дырки в звездной нише,
Брызжет из-за туч
Запредельный луч.
По Европе шустро
Рыщет Заратустра.
Всех глаголом жжет
И безбожно лжет.
Мы его поправим,
Угостим, поздравим!
«Не горюй, браток!
Вот тебе цветок,
Вот тебе рюмашка;
Вот тебе ромашка.
Ты не засти день,
Не мечись как тень;
И словесным ядом,
И соседством с адом
Не пугай ни нас,
Ни народных масс.
Ты махни рюмашку,
Да нюхни ромашку!»

А разнообразию чистых энтропий
нет счёта (см. на картины кубистов),
и разум танцует с восторгом, с притопом.
Свобода – всего лишь возможность убийства,
и снова след в след, – то ли ты, то ли канешь;
вверху Млечный Путь режет по радианту
пространство событий, пейзажи шикарнейшие.
Тут смерть родилась.
Да и нас родила тут,
ведь в сущности, что мы (?) – приплод мародёров:
собрать с предыдущих награбленный ими
хабар.
Только в этом есть определённость,
а всё остальное – лишь способ дать имя.