Муса Джалиль - Избранное

Молодой испанец идёт на фронт,
Дробовик охотничий за плечом.
От волненья слегка запинается он,
На прощанье жене говорит горячо:
– Ты не бойся, что враг силён и жесток!
Нас друзья не покинут в трудные дни!..
Если ж буду я вражьим огнём сражён,
Взяв ружьё, в строю меня замени!..

Молодая испанка сурова, грустна,
Но в глазах прекрасных – не капли слёз,
Это мужество юности боевой
На ресницах горячим свинцом зажглось.
– Ты иди, дорогой, ты иди на фронт,
Примириться с постыдным рабством нельзя!
И, шагая навстречу грозе огневой,
Помни, милый, что рядом с тобою – я!
Хорошо знаем цену свободы мы,
Нашей родине долг отдадим сполна.
Чем рабами быть, на коленях жить,
Лучше стоя умрём! – говорит жена.

Молодая испанка сурова, грустна,
Но в глазах прекрасных – не капли слёз:
Негасимое пламя в её глазах —
Героической юности пламя зажглось.

Через Сьерра-де-Гвадаррама, вдаль,
Задевая вершины, тучи летят.
Молодой испанец идёт к горам,
Видно, там друзей боевой отряд.

Заходящее солнце над гребнем гор
Белизну облаков кровавит огнём,
И туда, махая красным платком,
Молодой испанец идёт с ружьём.

Воды Тахо сегодня красным-красны —
То ли солнце горит, то ли кровь бежит!..
В красном поясе
берегом Тахо-реки
Молодой испанец на фронт спешит.

Мы расстались…
Была тяжела
Боль сердечной разлуки земной.
Словно солнце, ты в тучи вошла,
И погас я, как месяц ночной.

Улыбаешься сквозь облака,
Но не дарит улыбка тепла.
Будто солнышко, ты далека,
А давно ли близка мне была?

Вольной молодостью в вышине
Проплываешь, суля благодать.
Но могу лишь о прошлом огне
Я – семейный мужчина – вздыхать.

Ты поныне ещё весела
И в сиреневой дымке порой
Мне встречаешься, ликом светла,
И опять я любуюсь тобой.

Неугасшее пламя в очах,
Губы – алы, волшебны – черты.
И в поступках слывёшь и в речах
Вечной сверстницей юности ты.

Ты, ликуя, с цветка на цветок
Вновь стараешься перелететь.
Ведь любви ты давала зарок —
Оставаться ей верной и впредь.

Я не молод, а ты – молода,
Рада память затеплить свечу.
Что бы мне ни твердили года,
Я тебя забывать не хочу.
Заклинаю:
будь другу верна,
Не покинь!
Я надеждой горю.
Птица счастья однажды должна
На мою опуститься зарю.

Я любовь к тебе долго таил,
Много мук перенёс и тревог,
Но скрывать её нет больше сил,
Я совсем от тоски изнемог.

Ещё вчера я видел, как летала
Лебёдушкой по сцене ты, Зайнап.
А что с твоей ногою нынче стало?
Зачем хромаешь ты, скажи, Зайнап?!
И кто посмел подрезать крылья птице,
Похожей на голубушку Зайнап?
Тому, кто сделал это, не простится,
Кто разлучил со сценою, Зайнап?!
Лебёдушке кто крылья окровавил,
Скользящей по-над озером, Зайнап?
Кто птицу белую хромать заставил,
Опоры кто лишил тебя, Зайнап?!

Что за болезнь, что за напасть такая
Здоровье отняла и красоту?!
Народу – тьма! Чьей воле потакая,
Вы на Зайнап наслали хромоту?!
Волнительно танцуют ножки эти,
И глаз не отвести от красоты,
И ничего прекрасней нет на свете,
И в сердце распускаются цветы.
А если кружевные пируэты
Творят те ножки сцены посреди,
Нисходит вдохновенье на поэта,
Жар творчества горит в его груди.

Ах, эти ножки —
вечный символ страсти,
Непознанная тайна красоты!!
Откуда же, Зайнап, твои напасти?
Зачем, скажи, хромаешь нынче ты?!
Жалею я тебя, Зайнап, не зная,
Как облегчить страдания. Душа
Полна благих намерений. Сквозная
Меж нами боль отчаянно крушит
Мне сердце вслед за стопами твоими,
Скорей бы уж закончилась она,
И ты, как прежде, статью тополиной
Предстала б предо мной, огня полна.
Шутливо бы взглянула сквозь ресницы,
Волною страсти сердце окатив,
И танец подарила б, что приснится,
Настроив на восторженный мотив.

Тогда бы я, от радости сгорая,
Поцеловал бы яблочко щеки.
Надеюсь, ты простишь, Зайнап, родная,
Ведь от любви мужчины – дураки.

Синеглазая озорница,
Алогубая баловница,
Молодая радость моя,
Друг по имени Хадия.
Не жеманница, не болтушка,
Как близка мне моя подружка!
Всё гляжу я, не нагляжусь,
Даже сглазить её боюсь.
Как окликну её, замечу,
Так и рвётся ко мне навстречу,
Бьётся сердце моё в груди,
Мало места ему, поди…
От улыбки её и взгляда
Забывается грусть-досада.
Я люблю её всей душой,
Да и ей хорошо со мной.
Ей о дружбе всегда твержу я,
Но открою вам свой секрет:
Лишь любовью её дышу я,
Без неё мне и жизни нет!

На самолёте из Крыма
Я улетал домой.
Зари полыхала киноварь
Над облачною чалмой.

Меня провожало море
И кипарисов строй,
Меня провожал виноградник,
Раскинувшись под горой.

Рябая поверхность моря
Отхлынула подо мной,
Как будто мираж я увидел
За облачной пеленой.

Потом отхлынули горы,
Леса, чей цвет бирюзов.
Сменились леса Украины
Иной полосой лесов.

И вот зажелтели долы,
Постриженные наголо,
И понял я: время осени
Стремительно подошло.

Меня провожало лето,
Отяжелив лозу,
А здесь я чувствовал это,
Холод дышал внизу.

Ещё я купался ныне,
Покачиваясь на волне.
А здесь в бешметах ходили,
Как показалось мне.

А птицы, вытянув шеи,
С осенней порою в лад,
Навстречу, к теплу летели,
Туда, где созрел гранат.

Товарищ пилот, приятно
В полёте предаться сну,
Но вдруг я проснусь и увижу
Снежную белизну?

Так оно и случилось:
Проснулся – внизу светло…
Когда мы в Москве садились,
Всё было белым-бело.

И на моей красавице,
Пришедшей меня встречать,
Шубка была и валенки,
Белой зиме под стать.

Поёживаясь от холода,
Я весело ей сказал:
– По парку ещё сегодня
В трусиках я гулял.