Римид Нигачрок - Ангел целующий. Сборник

За что детей своих осиротил?..
А годы как мои с его сравнялись,
Отца трагедию спокойней рассудил:
Того ли ждал добиться ты в финале,

Проблему не решив, её ты усложнил
Для нас нуждой и тяжким испытаньем.
Не подражать тебе, ума скопить и сил,
В учёбе жить мы крепче волей станем.

Не мне судить тебя: душа себя осудит…
Споткнулся брат, твой сын, отец, похоже
Сгубил себя, его, тебя винят ли судья,
Не ведомо, а сам я стану осторожен…

Теперь же ты вдвойне меня моложе,
Я, старший, мог советом поделиться,
Но след твой, батя, кем-то уничтожен,
На старом фото стертые все лица…

Только так, не иначе – твой выбор:
На пределе, на грани разрыва,
Из песка, запеченного, глыба,
Что повисла на миг над обрывом;
Клевать свежее мясо недолго,
Падаль грызть умирающим волком.

Кому что – глубина или мели,
Кому – лужа, кому – океаны,
Вы получите, что захотели:
Быть великим, публичным и пьяным;
Добродетельным, добрым и скромным.
Только так, и нельзя по-другому.

На пределе любить и бороться,
Где вершина твоя – эшафот,
Быть героем иль жертвой придется,
Или зрителем, наоборот…
Только так лишь – осознанный выбор,
Ты погиб, но из строя не выбыл.

За вашими прекрасными речами
Мои слова теряются из вида,
И перезвон церквей мерещится ночами,
И чей-то голос слышится с обидой.
Я вижу в вас уверенных и смелых,
А нынче вас мне слушать расхотелось.

А нынче мне, объятым тишиной,
Такой, чтобы оглохнуть ненароком,
Картиной восхищаться бы одной:
Могучим деревом в пустыне, одиноко
В тени под кроной виден чей-то силуэт,
В полупрозрачное блестящее одет.

Как вы ушли, когда, я не заметил,
Как в кресло кот уляжется напротив,
Луною комнату полночную осветит,
Тогда пойму, вы скоро не придете,
Чтобы увлечь высокими речами,
Как пожимали вы обиженно плечами,

Как висла пауза, и скрещенные руки
Вам мне перечить строго запрещали,
И я молчал, и нервных пальцев стуки
Сдержать не мог от злости и печали…
Как вы ушли…, а были вы? забылось,
Журнальный стол и чашка с чаем стылым…

Все то, что перевел на явственный язык
Ничтожества великого и глупости мудро,
Созвучно мыслям с духом древних книг,
Упругий стержень звука, втиснутый в ядро,
С кем поделиться счастьем и любовью?
Хотелось мне единственно с тобою.

Кричу в пустыне, смешанный с толпою,
Молчу, чтоб распыляться красноречьем
В надежде душу смертью успокоить,
Ресурсы: дар богов, ломающие плечи.
Я дух легко ранимый нес к тебе одной,
Но ослеплен холодной долгой тьмой.

Все то, что удалось мне высечь из души,
Зерно надежды в центре притяженья
Огня богатства, на земле твоей – гроши,
Где дух любви столкнулся с униженьем.
Разбитый в кровь о камень, стекла острые,
Я раны врачевать выискиваю остров…

Удар, наотмашь нанесенный
Случайным критиком, смертелен:
С душой, расстроенной, неделю
Он полумертвый, полусонный.

Фальшивят чувства отрицанья
Поэта в скромном облаченье:
Потом, потом стихи оценят,
Когда его в живых не станет.

Но совесть явственна и колка:
«Не сам ли ты хулил поэта,
И отрицал его при этом,
Не склеить в целое осколки.

Не в адрес твой гремят овации,
И к похвалам ты осторожен,
Не для защиты точишь ножик,
За честь поэта чтобы драться.

Чтоб уклониться от удара,
Наносишь сам удар смертельный
Отсечь от плоти дух отдельно;
Не зазвучит без струн гитара.

С душой ранимой, угнетенной
Родился ты не в наказанье,
Пусть не крещен под образами,
Поэт в тебе живет с пеленок.

Присел на трон из толстых бревен,
Но оказался с пнем он вровень,
Престол просел холма в глубины,
Сгнил верх, а низ покрылся тиной.
Всяк здесь сидящий след оставил,
Крепил он власть, стремился к славе.

Туман развеял теплый ветер,
Заросший мхом открылся камень,
Что троном был он, кто приметит,
Его ступеньки скрыты в яме,
Из плиток мраморных площадка,
Её крушили лбы и терли пятки.

В ногах унять пришлось усталость
На крепком пне с могучим корнем,
Прошло здесь путников немало,
И мой черед пройти сегодня,
Хвоя ковром вокруг желтела,
Прилипла к шляпкам грибов белых.

Игрушки ветра: сор, бумажки,
Пакеты, перышки, пылинки,
Окурки, дохлые букашки,
Журналов глянцевых картинки.

Как ветер вволю веселится!..
Шумит листвой и пылью крутит,
Струей подхватит в небе птицу,
Подбросит вверх засохший прутик.

Вдруг налетит из подворотни,
Сломает зонт, сорвет бейсболку,
И листьев желтых гонит сотни,
И тряпку рвет с сучка без толку.

Затихнет, спрячется в бурьяне,
Не шелохнется и листочек,
И вдруг стеною мягкой встанет,
Тебя обнять, как друга хочет.

Порывом дым по травам стелет,
Сбивая пламя, искры бросит,
И вот затих вдруг… еле-еле
Качает трав сухих колосья…

И до меня доходит очередь,
Не выстрел в цель из автомата:
В руках у внука его дочери,
Недомоганье в радость спрятать,
Что к деду «пра» само пристало,
На час забыта и усталость.

Нахмурить брови над малюткой,
Пощекотать усами щечки,
Перекрестить от сглаза грудку:
Ну, подрастай скорее, дочка!
И до меня доходит: старый,
Твой век закатится не даром.

Прорвись само, давно бы гной истек,
Но кожа раны сделалась коростой,
В себе, не ведая, он боли приберег,
Чтобы колоть упрека пикой острой
Вины с обид неявственных причин,
Что плети бросили, скучая, палачи.

Казнить себя, не зная приговора,
Нелепая жестокость обреченных,
Так слабых переваривает город,
Так мстит обидчикам прощенный
За снисходительность усмешки,
Что он – непроходная пешка.

Злость гноем все-таки прорвется,
Когда удар направлен в рану,
Он драться станет как придется,
Бесстрашно схватится с тираном
За честь, за право быть казненным
Самим собой, как обреченный

Прослыть страдальцем роковым,
К себе отпустит щедро жалось,
Чтоб вызвать слёзы у вдовы,
За что его, мол, обижала…
В плену у чувств своих бредовых,
Он как в темнице цепью скован,