Александр Левинтов - 3 | Поэзия

Кольцо бульваров – старица Москвы,
Где тихой памяти оборванные струи,
Кленовых листьев вычурные будни,
Дорога тишины и толчея толпы.

Мы – декорация истории твоей,
Кольцо любви, любви объятья,
Улыбки, шорохи и платья,
Дурман осенних фонарей

Здесь лица и знакомы и новы,
И узнаваем гулкий стук камней.
Я вновь пройду под сводами ночей
Кольцо бульваров – старицу Москвы

«Когда фонарики качаются шальные,
и вам из дому неохота выходить»
метели мокрые, и все дома слепые,
и путь домой мне некого спросить.
А есть ли он: мой дом и путь до дома?
А, может быть, моя судьба – вокзал?
Мне по душе – через тревогу дрема,
И в суете перрона карнавал.
Кому безлюдье площадей – угроза.
Мы жили там, навеки молодые,
В дождях, в пыли, в постах и на морозе,
«когда фонарики качаются шальные»

Годы мои, мои темные годы,
Что ж так неистово всюду ни зги?
И далеко полумрак от свободы,
Вот и кончаются сроки мои

Вы не летели,
Вы долго тянулись,
Хмурые, злые таганские ночи,
Я побелел под шальные метели,
Я отсидел под большими замками,
Молча орал я, что было мочи,
Громко молчал, что свобода – за нами.

Прошлое будто сожженная свечка,
Завтра – шестерка из грязной колоды,
Мне бы на волю, в покос да на речку…
Что ж вы несетесь, усталые годы?

Ливень, капли пузырями,
Протекают лужи и дороги,
Радуги кусок над нами
Обивает Божии пороги.

Мы промокли до последней нитки,
«Что, в кино? Но я не сумасшедший»
Прячешь ты украдки и улыбки.
Ты теперь иная, я же – прежний.

Вот и осень: август, звезды, грозы,
С тополей слетает желтый гений,
Вот и все: надежды и угрозы,
И усталость наших отношений.

«Все пройдет» – и ты права, конечно.
Ты пройдешь, во снах или стихами.
Дом твой на Верейской, на конечной,
В памяти моей под дождь стихает.

И когда-нибудь опять дожди начнутся,
Буду я влюбленный и отпетый.
И рябины будут также гнуться,
Говоря другим про наше лето.

Бреду Арбатом, хмурый и усталый,
Сквозь утренний прокуренный наждак
Трамвай не ходит, дую пешкодралом…
Себя мы потеряли – как же так?

Не греет дрожь души моей печали
Протертый до безденежья пиджак
Кругом леса, катки, свистки, педали…
Москву мы потеряли – как же так?

Кладут асфальт шальные работяги
Булыжник вывернут, траншеи, кавардак
И кто не с нами, те теперь стиляги…
Любовь мы потеряли – как же так?

И декорации меняются все время,
Трещит и ломится от перемен чердак
Покорное, но суетное племя…
Собачку потеряли – как же так?

Передо мной – пустой стрелой дорога,
а позади… что было позади?
Туманы, перевал, надежды и тревоги,
последние холмы, последние холмы.

Там, высоко в горах, я видел Бога,
Он над дорогой Савлу слал мольбы,
корил гоненьями и требовал залога.
Последние холмы, последние холмы.

Теперь передо мной – унылая равнина,
и запах смерти тянется в пары.
Ни огонька, ни из бутылки джина —
последние холмы, последние холмы.

Что ж, растворимся, ничего не знача,
не теребя волнение молвы.
Вся эта суета – такая незадача.
Последние холмы, последние холмы…

Вот потянулись и пошли дожди,
тоскливые как пробужденье,
в унылой горести лохмотья облаков
серей нестиранных солдатских простыней
и ничего – ни радостей, ни смеха,
сплошные будни без просветов в снах,
лишь это крошево из капель и тумана,
и даже океан стал мутно тихим,
прилег приливом у угрюмых берегов,
а я машу кайлом ненужного бессмертья
и акварели мыслей развожу.

А от себя не убежишь.

Туман, пустыня, миражи,
снов клочья, дюны, виражи,
пустая почта, глухота,
молчанье тварей, духота,
и мерный рокот океана:
тебя здесь нет – и нет обмана.

Всего на десять миль
подальше от тебя,
еще б со временем —
в другое междулетье.
И ветер завывает, теребя
колючие сухие междометья;
в пустое чахлое оконце —
бессонный полумесяц солнца
в натужных поисках замены;
тебя здесь нет – и нет измены.

Циничен и тяжел мой взлет,
когда любая – отдых и удача
в сравнении с тобой. Отдача
от выстрела в упор без боли бьет
зачем она забывшему страданья?
тебя здесь нет – а, значит, нет желанья.

Сменяемость безлуний и ночей
мне подтверждают: я ничей,
заброшенный и жалобный навеки,
конца ползучие побеги,
насквозь уставший и пустой
старик с промокшей бородой
от слез ненужных сожалений,
воспоминаний, размышлений.
Смолк монолог любви надрезной
И не разбросаны одежды:
тебя здесь нет – и нет надежды.

А от себя не убежишь.

В тебе один продукт,
Давно уже ненужный,
А потому лежащий
Просто так на полке,
Стакан воды
С ледащей пленкой
Утром будет выпит,
Чтоб разбудить
Затихшее сознанье.
В емкой морозилке
Рядами стройными
Рюмашки и бокалы,
Всегда готовые
Для новых встреч
И старых расставаний,
Для водки, пива,
Дряни и вина,
Рижайшего бальзама иль виски.
Я черпаю из этой пустоты
Слова и строчки,
Смыслы и сомненья.
Все приходяще
Или привносяще —
Чуть развернул,
Слегка согрел и съел,
Зачем морозить
Мелкое добро,
Порезанное тонкими рядами?
Я вновь свободен
От маяты ведения хозяйства.
Мой холодильник —
Мне он брат и друг,
Ведь мы вдвоем пустые,
А значит – мы
Полны собой, своей судьбой,
Мечтой и эгоизмом.
Ну, что ж, приятель,
Мы опять вдвоем
И будем ждать заветного звонка…

Снова дом мой, что вне дома,
Снова дальняя дорога
Позади. Судьба ведома
От беспутства до порога.

Я один, грущу, невесел,
Трезвый, мятый и седой,
В лодке без руля и весел,
За пустым столом с едой.

Что осталось? – Сантименты
И неясные надежды,
Мили, метры, сантиметры —
В свитерах и без одежды.

Жизнь кружится листопадом:
Где-то свадьбы и цыгане.
Спите свечи: лист опала
В вашем свете мне мерцает.