Валерий Симанович - Четвёртая стража

VIII
Юпитер Статор! Больше не спешу
Лететь на крыльях резких веских криков…
Вот – горсть сестерциев. Проклятый шум
Пересчитать их помешал… Ну, дикость!..
Все, все сатиры едкие мои
Его встречая, спрятали подальше…
В Эреб их, трусов!.. Ну, а о любви —
Не смею… Так боюсь меж строчек фальши…
Клянусь Луной – милей всего Она…
Я так хочу… Что?.. Снова гвалт?.. О, боги!..
Несчастный Город… Бедная страна…
Валит народ… Увы… Уйду с дороги…

IX
Милая, пошёл бы за Тобою
Хоть на берег стынущий Коцита…
Дай-ка плечи потеплей укрою.
…Пусть – стеной стоит Плутона свита,
Пусть – вдруг даже стены новой Трои
Взгромоздятся на тропинке к счастью —
Заточу стило, размером стройным
Камень не оставлю безучастным…
Полумрак. Вступаю я на форум…
Статуи стоят, молчат печально.
Как же долго… Но дойду – бесспорно.
Мы рассвет сегодня повстречаем…
По дороге завернул в таверну,
Взял вина тускульского немного,
Чтоб с Тобою выпить… В меру, в меру…
И, конечно, скоротать дорогу.
Кто навстречу?.. Ах, легионеры…
Третья Стража, и изрядно пьяны:
Вакх суров к воителям примерным.
Ну да кто из нас-то без изъяна?..

X
Снова мне Парки ссудили день,
Только зачем? Я – знаю.
В воздухе – тень, и на Солнце – тень
Зыбкая, но живая…
В списки проскрипций летят имена,
Брызгая красной жижей.
Кто-то не знает, что будет война,
Я её – просто вижу.
Дерзко-неслышно шагнула беда
С серого небосклона,
Очень холодной была вода
Утром у Рубикона…

Смяли копыта сырой песок
В суете переправы…
Жребий Он бросил – и в мой висок…
О, времена… О, нравы…

XI
Спешите видеть! Этот день настал!
Две сотни гладиаторов в загоне!
Скорее! Потеряете места!
Поднёс корону к ложе Марк Антоний,
А Он – отверг… Республика жива!
Так ave, Caesar! Слава, консул, слава!
Тверды квиритов древние права,
Велик – Сенат, народ. Крепка – держава…
Триумф! Ну что за славный день пришёл…
Играют на арене солнца блики…
А всё-таки бывает хорошо:
Не появляться в обществе великих…

XII
Юпитер Статор! Да какой ты бог!..
Вон – твой коллега бродит по Сенату…
И первый, и последний кошелёк
Не ты мне дал… А говоришь, что Статор…
Да, может, я немножечко и пьян…
Так что с того? Вино – напиток мира.
По крайней мере, ни один буян
Не жаждет крови в ожиданьи пира…
Так я бреду по грязным кабакам
И пропиваю Цезареву щедрость,
А Он… Но лучше – к Ней… Скорей, пока…
Всё… Нет монет… Будь проклята ты, бедность!..

XIII
Милая, я здесь, у ног твоих.
Нет ни асса медного в запасе…
Если не прогонишь – хоть на миг,
То позволь – я поцелую пальцы…
Почему «замёрз»? «Дрожу»? Боюсь:
Над страной летит дурное время…
Скоро и меня… Забудем грусть:
Долговечно юлиево семя,
А земля – она всегда земля:
И Луна, и Ты, и я, и радость…
Пусть когда-нибудь придёт заря
Внукам или правнукам – в награду…
Что Ты говоришь? «Чудной»? Нет, нет…
Просто я… Да будь неладны власти!..
Я – люблю Тебя… И я – поэт…
Ты?.. Меня?.. Юпитер Статор!.. Счастье…
Так иди сюда… Ох!.. Что в спине?..
Кто там сзади?.. Милая… Жаль… Мы же…
Потерялось время в тишине…

Темнота… Я ничего не вижу…
… ... … ... … ... … ... … ... … ... … ... …
И будет ночь под окнами тиха
До первого и бледного мерцанья,
Но вдруг раздастся голос чудака
И пролетят стихи росою ранней.
И будет долго шум мешать уснуть,
И всё затихнет снова. Всё, мгновенно.
И тень на еле видную Луну
Уляжется злой кляксой непременно…
И прошипят на верхних этажах:
«Опять там этот пьяница буянит»…
«Давно пора их всех бы поприжать —
Поддержит кто-то. – Что возиться с пьянью?»…
И заспанный, хоть час уже не спит
Сосед жене ворчливо перескажет:
«Опять Катулл, наверное, чудит»…

И прозвучат шаги Четвёртой Стражи…

Я горожанин трижды.
Но пока
пух тополиный мне зрачок щекочет
предметы слов и все сезоны плоти
(в черновиках, гримасах, развороте
чуть влажных губ)
поэт впотьмах бормочет,
лист белый чист, немотствует рука.

Мне нравятся слова, пока они – предметы:
вот слово – дерево в предощущенье лета,
Вот облако, и в нем живет гроза,
Вон странные предметы – голоса
Речушек ласковых, ночных лагун дыханье.
Прислушайся (звучат воспоминанья!) —
Какие гласные? Какая в гласных страсть?
Коснуться пальцами, вздохнуть и задохнуться,
Упасть из невесомости, украсть,
Произнести, услышать и очнуться.

***

Времен безвременья собрав черновики,
Среди случайных фраз и торопливой правки,
Резонам умников и смыслу вопреки,
Я уловил мгновенный привкус правды.

Быть может, был он чуть солоноват,
Косноязычен, чуть смешон, быть может…
Сквер опустел. Грозился мелкий дождик,
На убыль осень шла… Кто в этом виноват?

Костры и дворника на свой особый лад
Определяли это время года.
И наступала странная свобода —
Писать стихи темно и наугад.

Но надо же: собрав черновики
Я не исправил ни одной строки,
Не обозначил время именами…
Что именам и призракам пенять?
Уже дождит… И чудится опять
Безвременье совсем не за горами.

I
Мы вечны в прихоти…
Мы сушим сухари…
Капризничаем…
Требуем: «Замри!…»
Ключи теряем…
Ищем до зари…
Наивно ждем, что кто-то переспросит,
Что Пушкин, улыбаясь, произносит,
Где Пушкина смыкаются уста?
«Пора, мой друг, пора, покоя сердце просит…»
Как эта фраза кажется проста…

II
Живя в чужой стране, в молчанье, в нераденье,
Помянем Пушкина в день летнего рожденья,
В день отпеванья, смерти, за чертой
У зимней Черной речки роковой…
Всяк день в России – повод к поминанию
Строки из Пушкина… То скудный свет свечи
В каморке Пимена и скрип пера в ночи…
То имена, то горькие названия
Замерших и забытых деревень
Скользят ухабами, отбрасывают тень…
Записка Дельвига с пометой «для журнала»…
А чтоб цензура не озорничала
Три строчки точек… Разбери, поди,
Чья тень в метель маячит впереди.
Не чокаясь… Шампанским… в никуда
Звучащей речью – эхом навсегда…

III
Кресты вдоль насыпи, погосты у дорог.
Таков наш Бог. И только осень ропщет,
Сады эдемские – березовые рощи,
В багрянце ямб, заиндевел порог…
Составы тянутся за всяким годом – год,
Не то чтоб вспять, скорее, в недолет.
Деревня «Биркино» (придумать же такое),
Или разъезд с названьем «Номерное».
Не считаны, не кляты, не смешны —
Живот намордником жиреет от мошны,
С Лубянкой рядом книжные развалы,
Бомжи, мешочники, бичи, менты, вокзалы,
Тусовки избранных в камланье галерей,
Скинхеды пятнами по золоту алей
Кресты вдоль насыпи, погосты у дорог…
Октябрь и Пушкин. Вот и весь наш Бог…