Владимир Ильичев (Сквер) - Я иду по временам!

Я воду пью – фильтрованную дважды.
Питаюсь… хорошо. Сейтанчик, фрукты.
На фруктах письмена всегда бумажны,
Под пластиком, как все вокруг продукты.

Мы поняли, что воздух и водичка —
Важнейшие из видов капитала,
Но то, что называется привычкой,
Нас тоже капитально пропитало.

От пластика здоровья не прибудет,
А пластика всё больше на бананах.
Я буду рад любой клозетной смуте,
Что выгонит из наших дум… болванов!

К чему пока пришёл? К нулю отходов:
Достало множить мусор, надоело.
И столько в этом нолике находок,
Что словно бы летят душа и тело.

Надеюсь, понимаете, о чём я?
Надеюсь, я – хоть что-то понимаю.
Лечу… из-под кроссовок старых – комья.
Киваю почтальону, то бишь – маю.

Он примет – без конверта, на картонке —
Моё письмишко вам, а кто доставит —
Догадываюсь, милые потомки…
Надеюсь, что никто не опоздает!

Всех благ, мои далёкие! Пусть блага
Вам будут и доступны, и не стыдны,
Пусть будет лес, и будет пусть бумага!

Привет, мои далёкие читаки!
Проверено: не близкие… Де-факто.
Пишу я, херувимы, паки, паки —
иголкой на картонке. Во дурак-то.

Дурак. Письмо похожее потомкам
отправил сарафанной майской почтой,
задвинув нечто грузное – о тонком,
и ритмику отладив слишком точно.

А людям по душе – простые ритмы,
на чувственных магнитиках такие…
Штанам людей подтяжки не обидны.
И шар в игре не думает о кие.

Был послан я, качусь в экологисты,
гоняя мух находками поэта.
Зелёный путь мой – белый и пушистый.
Жаль, пипл очень редко видит это.

Вы грамотных желали пояснений?
Их было у меня, и есть поныне!
Мой символ – изумрудище весенний,
инакий для времён полупустыни.

Лол, что же я пишу-то – на картоне,
когда о деревах так беспокоюсь?
Картон – быстрей летит к Святой Мадонне.
На вас – моя ответственность за подпись.

Для Хистори пятидесятитомной —
я словно бы достоен средних клёцок.
Её таблица? Выбор был рандомный?
Догадываться, думать остаётся.

Хочу клозетной смуты в наших думах…
Но вы, земели, всё же – иноземцы.
Неужто не во все дома и чумы
стучалось на веку собачье сердце?

А ноль отходов… Гуглите, читаки:
органика – в компост, пакет – на стройку.
Нильс Бор грозил: застрянете в дой-паке.
Я с вами, земляки, но не настолько.

Письмо потомкам вновь отправлю. Книгой.
И сказанное здесь – в том файле будет,
на случай конференции великой:
«Былое время. Конкурсы и люди».

А вам – сквозь изумрудные листочки —
опять надежда. В общем-то, простая.
В подарочной воздушной оболочке.
Проверено: никто не растаскает.

В ногах валяясь, верила картонка:
у мусора – практически любого,
везде, от Коробцово до Гонконга —
есть место под спасительное слово.

И каждому своё, и всё – от века,
невинно, многозначно и порочно.
Всех благ! Пишите письма! На Advego.
А мне уже пришла другая почта.

…О благах, кои нам пока что стыдны.
Вы спрашивали – как это? Узнайте.
Порой словарь – и то накормит сытно,
приди хоть в полиэстре, хоть во злате.

Нет смыслов потайных в словах открытых.
Ну, разве что один, который вечен:
жадюги злые – будут при корытах,
инаким – при корытах будет легче.

Куда я попал? Что за суетный Рай?
О чём здесь поют эти сонные люди?
О том, что неплохо бы шлёпнуть врага —
и будет бумага у всех, и у всех – до фига!

С утра захотел подкрепиться, попить,
но в каждой тарелке – рога и копыта,
на пленной воде напечатано – «Адъ».
Мне зябко. А людям смешно: я же сам виноват.

В лесу много ягод, звенящий родник
и… пьяный базар заготовщиков леса.
Базарят они – всё решает мазь «Ква».
Ну, стало быть, я не решал угонять самосвал.

Он взял да исчез. Встал рабочий процесс.
Пущай постоят, отдохнут, погутарят.
Авось, без тяжёлой езды по ушам —
запилят обратно похожий на Родину шанс.

Небось, нелегко. «Всё решает мазь «Ква».
Ба, что за она? Может, в тюбике лягва?
Из тюбика новый ползёт самосвал.
Он тоже исчезнуть не прочь. Но куда я попал?

Почему летают клином
стаи крупных, умных птиц?
Почему на журавлином
не сказать – «один завис»?

Потому что взмахи крыльев —
помощь тем, кто позади…
Легче так небесной силе
в силы бренные зайти.

Взмах… и воздуха потоки —
пригодились всей родне,
взмах ещё – и нет мороки,
на своей летим волне!

Тяжелей тому, кто первый,
нет сомнений – тяжелей.
Но и он поддержан – верой
стаи слышимой своей.

Верой в то, что первый – равный
для любого из своих.
Вожака заменят плавно,
если нужен передых.

Если кто-то занедужит —
старый или молодой —
санитары, двое, тут же
вниз проводят. «Жить, больной!»

Птицы время наверстают
в свете будущего дня…
Или их в другую стаю
примет прочая родня.

Ну, а мы – большие «птицы»?
Сколько в нас ума, «цари»?
К сожалению, крупицы,
по статистике зари.

То латаем гнёзда с краю,
то летаем вразнобой;
патриоты, славим стаю,
только свой нам – не любой.

Но едины все закаты —
осознать бы… хоть на треть…
чтобы клину зорь крылатых
не транзитом здесь лететь.

Читаю мыслишки… «Фу-фу, с говнецом человек».
А вы, надо думать, фиалкоподобные твари?
Простите, ребятки, что я не скупой на кешбэк,
простите, что еду я с вами на этом трамвае.

На этом зверинце-трамвае, где трудно дышать,
где нефтью залило маршрут, но остались билеты;
на этом трамвае, с которого надо бежать,
да был бы резон: едем только по берегу Леты.

Резонно спросить у Земфиры, в окне интернет,
и если никто не заменит листочек маршрута,
я ей позвоню – уточню про последний куплет,
а Глебушке просто скажу, тама я или тута.

А вы разбавляете водкой фиалковый жир —
пижонская, надо сказать, получается масса.
Во сне моём антикабак – значит, я дебошир,
таращит меня, говнюка, с деревенского кваса.