Илья Бровтман - Из плена в плен

Кто не ел солдатской каши
Под берёзой в тишине,
Тот не знает жизни нашей,
Или смерти на войне.

Жизнь и смерть шагают рядом.
У виска свистит свинец.
Кто не кланялся снарядам
Тот дурак, а не храбрец.

Ты не бойся пули – дуры,
Но не стой ей на пути.
И ложись на амбразуру,
Чтоб товарищей спасти.

Отступая неохота
Отдавать за пядью пядь.
А солдатская работа
Воевать и умирать.

Думать некогда солдату,
Подбирая смерти час.
Нужно выполнить комбата,
Данный на ходу приказ.

Умирать зимой не надо,
Нужно малость подождать.
Похоронная бригада
Утомится грунт долбать.

А в распутицу, весною
Нужно радоваться, жить.
Смерти с ржавою косою
Кукиш хочется сложить.

Но костлявая пройдоха
От бойца не отстаёт.
То раздастся пушки грохот,
То залает пулемёт.

Воин лишь пригнётся малость,
Улыбаясь на бегу:
– Ты бы лучше показалась
У врага на берегу.

Летом вёрст пятнадцать, двадцать
По болоту на ремне.
И старухе не поддаться
Очень важно на войне.

Войны это лотерея,
А снаряд слепой чудак.
Правда, тех, кто посмелее
Смерть не купит за пятак.

Лёг Семён на поле брани
С окровавленной ногой,
А в висках на барабане
Смерть ему стучит отбой.

Только понимает Сеня:
– Панихида не для нас
В этот день перед осенний,
И ещё не пробил час.

Беспокойная кукушка
Прокричала тридцать раз.
Немец в каске возле пушки
Приложил к прицелу глаз.

Понял воин в полнолунье,
Глядя прямо на луну,
Что пернатая вещунья
Куковала не ему.

Отлетела в бок винтовка.
Пред глазами меркнет свет,
Словно светомаскировка.
Был солдат, и больше нет.

Кто доедет до санбата
Будет воевать и впредь.
Нет минутки у солдата,
Чтоб спокойно умереть.

Долго доктор в лазарете
Над парнишкой колдовал.
И его на этом свете,
Как волшебник удержал.

Вот и осень наступила.
Чёрно-белое кино
На бойца глядит уныло
Сквозь больничное окно.

Настоящего солдата
Среди лип и тополей
Не смущают ароматы
Фронтовых госпиталей.

Ты не злись войны богиня,
Что солдат ещё живой.
Из бедра осколок вынул
Врач, не по годам седой.

Прохрипел, гоня усталость
Он, качая головой:
– Подожди солдатик малость,
Отдохни и снова в бой.

Потерпи, я знаю – больно, —
И добавил впопыхах, —
Мало кто их этой бойни
На своих ушёл ногах.

Повезло тебе, приятель,
Что пока ещё живой.
Дня четыре здесь в палате
Полежишь, и снова в строй.

Но прошла почти неделя,
Закусил Семён губу.
Шевелится еле-еле
И испарина на лбу.

Рана влажная от гноя,
И не хочет заживать.
Нужно вновь бедро героя
От бинтов освобождать.

От наркомовских ста граммов
Врач немного подшофе.
Извлекает он из раны
Лоскуток от галифе.

Отшвырнув его в лоточек,
Рану он забинтовал:
– Ты прости меня, дружочек,
Я три дня уже не спал.

Обработать в спешке рану
Я наверно позабыл,
А потом сестричке Анне
Перевязку поручил.

Я устал от операций,
Просто некому помочь.
Девятнадцать ампутаций
Я провёл за эту ночь.

Станет легче, на поправку
Ты пойдёшь, – он говорит, —
Попроси в обед добавку
Если будет аппетит.

Но болезнь в него вцепилась
И не хочет отпускать.
Слышит он в бреду как пилят,
Режут надвое кровать.

Боль терпеть уж невозможно,
Размотал бинты Семён,
И из раны осторожно
Достаёт кусок кальсон.

Боль немного отпустила.
Намотав назад тряпьё
На ногу, теряя силы,
Он впадает в забытьё.

Сколько дней своей заботой
Вырывал из смертных лап,
Ослабевший от работы,
Седовласый эскулап?

Он не знал, но в день прекрасный
Отступили бред и сон.
Наконец-то взором ясным
Посмотрел вокруг Семён.

Белый потолок палаты,
А вокруг всё как в дыму.
Аня в чистеньком халате
Ставит градусник ему.

Говорит с улыбкой милой,
А слова, как божий дар:
– Восемь дней тебя в могилу
Затянуть пытался жар.

Восемь дней шепча над ухом,
С остро точенной косой,
Безобразная старуха
Звала воина с собой.

Восемь дней пыталась тризну
Злая доля начинать.
Но младому организму
Удалось её прогнать.

По окну слезами осень
Бьет нещадно до утра,
Но сегодня тридцать восемь,
А не сорок, как вчера.

День за днём крепчает Сеня.
Скоро сможет снова в бой.
За окошком лист осенний
Поздоровался с травой.

Вот уже встаёт с кровати
И, шатаясь как ковыль,
Он гуляет по палате,
Опираясь на костыль.

Кто из лап старухи в белом
Умудрился ускользнуть,
Тот готов с окрепшим телом
Отправляться в дальний путь.

Раны быстро заживают.
Стал Семён во двор ходить.
Санитарам помогая,
В кузов раненных грузить.

Вдруг молчанье медсанбата
Разорвал истошный крик,
И едва успел солдатик
Заскочить на грузовик.

Не успели капли пота
Даже выступить из пор,
Как влетел, снеся ворота,
Чернокрестый танк во двор.

Хладный ствол добычу ищет.
Вот смертельный дождь пойдёт.
Грузовик, взревев, как хищник
Завернул за поворот.

Подняв столб дорожной пыли,
Гнал водитель на вокзал.
В кузове солдаты были,
Среди них Семён лежал.

Грузовик спешил не даром,
Заезжая на перрон.
Там как дед, чихая паром,
Ждал последний эшелон.

Сеня в поезде. Неважно,
Что фашисты за версту.
Паровоз с гудком протяжным
Удалился в темноту.

В такт колёсам грудь стучала.
Можно спать под этот стук.
Осень. Вместо одеяла
Есть шинель – надёжный друг.

Летом, скатку надевая,
Словом злым её честил.
И прощенье, замерзая,
У неё солдат просил.

Служит верная подружка
Из солдатского сукна.
Словно простынь и подушка
Для служивого она.

На потрёпанной шинели,
А не новой как в кино,
Восемь дырок от шрапнели
И кровавое пятно.

Кто носить не хочет скатку
Тот не ведает секрет:
– Без шинели и лопатки
Для солдата жизни нет.