Сергей Виноградов - Наследие. Том третий (2017—2018)

Зато в других их часто находил.

Из жизни извлекал не те уроки…

Совсем не тех в изменах обвинял,

Совсем не тех хвалил порой напрасно,

Хотя и им не верил я и знал,

Что ложь красивая совсем не безопасна.

Не потому ль приятели ушли.

Друзья дружить со мною расхотели,

Других друзей они себе нашли,

А я с бессонницей своей лежу в постели…

…И никого вокруг. И ночь черна.

И тишина. И пустота. И пустота.

Лишь только запоздалая вина

Заглянет вдруг. Но не моя. Не та…

Великий и могучий наш язык —

Им можно и убить и возвеличить,

В порыве гнева перейти на крик

И выразиться вплоть до неприличий…

А можно в нём суть сущего раскрыть,

Да так, что иноземцам станет ясно —

Словесную пора умерить прыть

Похоже, им. Не хаять нас напрасно…

А то мы нашим русским языком

Пошлём их всех туда, куда им надо,

Но так мы поступаем лишь с врагом.

А для друзей он лучшая награда…

По-нашему учитесь говорить

Писать и мыслить на великом русском,

И Бога за него благодарить —

Он – светоч божий в мире нашем тусклом!

Раскрасил в красное далёкий горизонт

Грядущий день. Февраль уж на исходе,

А город, погружённый в тяжкий сон,

И не заметил, что с ним происходит…

Проснулся он с похмелья, как всегда,

И вывалил на улицу потоком

Искать в себе себя. Да вот беда —

Проснулся он, похоже, что до срока…

Ему ещё поспать бы до весны

И ничего тогда бы не случилось —

И смута февраля – всего лишь сны,

И страшное пророчество не сбылось бы…

И не был бы в империи разброд,

И из Женевы не вернулся гений,

И не узнал бы никогда народ,

Кто же такой в истории был Ленин…

Пришёл февраль – предтеча Октября,

Но только зря, похоже, ликовали,

Но только зря мы сбросили царя,

И за него уже не воевали…

Всё, перекрасив в ярко-красный цвет,

Забыв совсем Парижские уроки,

Мы нашу Веру превратили в бред…

А он уж знал приход свой. В свои сроки.

И не заставил себя долго ждать,

Напомнив о себе залпом «Авроры».

А мы остались, как всегда, страдать

И август ждать далёкий и не скорый…

Под звуки довоенного фокстрота

Гудел по-русски старый ресторан —

Здесь прожигали жизнь бесповоротно

И споры здесь всегда решал наган.

И женщин здесь меняли, как перчатки,

И фраера, и даже господа,

И оставляя в банках отпечатки,

Здесь деньги оставляли навсегда.

Такая уж у фраеров натура —

Гуляй и пей пока свободен ты!

Но вот пришли товарищи из Мура —

Свободы нет. И где они, мечты?

И где они лихие годы эти?

И где он девяностых беспредел?

А в старом ресторане – наши дети,

Которые остались не у дел…

Фокстрот играют тот же довоенный,

Текилу пьют, как пили мы тогда,

Живущие в своей иной вселенной,

Не нищие, но и не господа…

Век двадцать первый пережил уже немало

И революций и гражданскую войну.

От глупостей политиков усталый,

Ищу себе покой и тишину…

Но мне, увы, с планеты этой съехать,

Как всем из нас, пока не суждено.

Осталось лишь смотреть ТВ со смехом

И как в двадцатом веке – пить вино…

Осталось по ночам мечтать о прошлом,

Когда мы жили дружно, без войны,

Без новых бар – придурковато-пошлых,

А как же будут наши жить сыны?

Быть может, жизнь их будет им обузой?

И в тягость будут им и сны и дни,

Не знающим Советского Союза —

Иначе бы с ума сошли они…

Душа болит не за себя,

Не за дела в давно прошедшем.

Я жил как жил. Любил тебя

И даже не был сумашедшим…

Сегодня мир сошёл с ума

И сам себя ведёт на бойню

И в осквернённых душах – тьма

В век двадцать первый – век разбойный…

Болит душа за новый день,

Что он таким же страшным будет.

По миру бродит смерти тень

И только ей дань платят люди…

Но даже этот век пройдёт.

И отболит душа до срока,

Но больше, знаю, не придёт

Она однажды в мир жестокий…

Когда-нибудь потом я стану – мысль…

И вырвавшись однажды вдруг из тела,

Я мысленно умчусь куда-то ввысь,

Туда, куда душа всегда хотела.

И там, среди таких же бестелесных

Я мысленно лечу по временам

И мне теперь совсем не интересно

Всё, то, что я вчера оставил там.

И войны и победы и парады

Знакомых и совсем чужих людей…

Я – мысль. Я – вечность. Тела мне не надо!

Я – квинтэссенция фантазий и идей!

Я – всё, что было, есть и ещё будет!

Но почему вдруг чувствую я боль?

И почему вокруг толпятся люди?

Ведь мы, душа, покинули с тобой

Мир этот навсегда. Не уж то будем

Опять страдать? Зачем вернулись мы?

Куда приятней мыслью быть без тела,

Летать средь звёзд и среди вечной тьмы,

Но, видимо, душа так захотела…

Оставим всё, как есть и всё, как было,

Не будем мать Россию обижать.

Она, как мать, нас всех всегда любила —

Тех, кто остался, и кто успел сбежать

На том последнем пароходе из России.

За выбор их им всем и отвечать,

Но и они с собою уносили

Тоску по Родине – как Каина печать.

С тоской по Родине они не расставались,

И веря в материнскую любовь,

В земле чужой навечно оставались,

А души их всё ждали нужных слов,

О том, что мать их вовсе не забыла,

И снова можно больше не молчать

О том, что было и прошло. Но всё же – было!

И снять пора забвения печать…

Сто лет немалый срок для искупления,

Чтобы нам вспомнить павших имена,

Чтобы простить и Колчака и Ленина,

Ведь это наша общая вина…

Жаль, не хватило дня у февраля

Ещё немного побуранить, пометелить,

И так в снегах укутана земля

На предстоящие весенние недели.

Ещё не скоро все его следы

Март приберёт и снова на проталинах

Появятся весенние цветы

В подарок тем, кто от зимы устали…

Прощай, февраль до следующего года.

Привет, весна! Хотя б в календаре,

А за окном всё та же непогода,

Зима всё та же снова на дворе…

И снова воскресение. Прощёное.

Меня, однако, что-то не спешат

Прощать ни прошлые, ни новые – лощёные

Друзья и недруги. Да и моя душа

С прощением к ним тоже не спешит…

Всех, кого знал, давно уже простил.

А те грехи, что снова совершит

Моя душа – мне Бог их отпустил

Давным – давно в час моего крещения…

Прощения других не нужно мне,

У Бога просят пусть они прощения.

Вот только многие, поддавшись сатане,

Нуждаются в божественном отмщении,

Но Бог, похоже, милостив и к ним…