Борис Щербаков - Мы идем по жизни, как по полю

Разумней жить с собратьями, пусть тесно,
Но на дороге жизнь с огоньком».
Сказав же, сдвинулся с насиженного места
И вниз скатился кувырком.

Кто только здесь не проходил, не проезжал.
И люди с лошадьми, повозки и коровы.
И всем он, попадаясь на пути, мешал,
В дорожной толчее он жесткость испытал
подковы…

Всяк норовил его толкнуть, ударить —
Башмак крестьянский и сапог в ботфортах,
Коровы часто на него могли нагадить.
Он горько вспоминал жизнь на родных высотах,

Где мирно он лежал среди цветов.
Куда ушла его былая красота?
Теперь он среди грязи и врагов,
А в сердце беспросветность – пустота.

С людьми подобное порою происходит,
Живя в роскошных сельских уголках,
Вдруг в города за призрачной мечтой уходят,
Все осознав у безнадежности в зубах.

А ну-ка расскажи нам, Антисфен:
Как, не имея ничего, гордишься ты достатком?
Как понимать столь странный крен?
В чем правда здесь и какова разгадка?

Увы, Сократ, увы, мои друзья,
В моей душе и бедность и богатство.
В хозяйстве накопить его нельзя,
Стяжательство по сути своей рабство.

Я знаю много частных лиц,
Проживших жизнь свою, копя.
Наживших злата и тряпиц,
Но почитающих нищими себя.

И потому за всякий труд берутся,
На явную опасность не глядя.
И всё добром глупцы не запасутся,
Достаток свой никак не обретя.

А вот наследство получили два братишки,
Всё поровну – у одного из них
Хватает средств и даже есть излишки,
Другому – дай доходов неземных.

Слыхал я про тиранов жадных,
Свершавших преступления сверх меры.
Из-за нужды такое сделать бедных,
Пожалуй, не заставят и химеры.

А вот они же алчны и всегда
Уничтожали массами народы
И обращали в рабство города,
Лишая их надежды и свободы.

Мне очень жалко их, они больны серьёзно,
Им не помогут никакие уговоры.
Они всё жрут и жрут, и эта страсть несносна,
К тому ж заразны жадности той споры.

А у меня всего полно, я сам с собой дружу,
А вот барыш мне достаётся
В том, что поем и голода в себе не нахожу.
А коль попью – и жажда уберётся.

А одеваюсь я тепло и по сезону,
Не хуже богача, как Калий всем известный.
И дома стены мне, как тёплые хитоны,
А крыша мне, как плащ прелестный.

Постелью я доволен и настолько,
Что разбудить меня – ужасная проблема.
Потребность чувствую, как только
Я в наслаждении любовью, то гарема

Не нужно мне, доволен тем, что есть.
И женщин не боюсь я опорочить,
С восторгом отдают они свою мне честь,
Поскольку их никто другой не хочет.

И кажется мне всё таким приятным,
Что больше наслажденья не хочу,
А меньше – ведь страшны, но все ж опрятны.
К тому ж для пользы и они мне по плечу.

Но самым драгоценным благом
В своём богатстве вижу я,
Что коль отнимут одним махом,
То я никак не снижу для себя

Возможности продолжить пропитанье
В привычном качестве и мере.
Побаловать себя вдруг выпадет желанье,
Я не на рынок, не в моей манере.

А достаю из недр моей души
Всё то, что подаёт мне наслажденье.
И подношу ко рту чуток своей лапши,
Дождавшись аппетита настроенья.

И это лучше всё ж, чем походя
Употреблять прелестные продукты,
Вот как сейчас я, уходя,
Фасоское вино допью и поедаю фрукты,
Не ощущая жажды и желанья,
И только потому, что рядом я,
Случайно обратил на них вниманье.

Одно лишь несомненно, что честнее
Употребляющие дешевизну,
А кто берёт дороже и пышнее,
Поболее достойны укоризны.

Чем больше мне хватает из того, что есть,
Тем менее гляжу я на чужое.
Так пропадают желчь и спесь
И в сердце зарождается благое.

Один великий царь давным-давно
Был ещё мал, а потому учился в школе.
Проверить, всё ли так, как быть должно,
К ним проверяющий наведаться изволил.
И стал опрашивать он там учившихся детей.
Ему наперебой все знания свои старались показать.
И к нашему владыке обратился грамотей
(Владыкой не был он тогда, я должен вам сказать).

Его ответ: «Я выучил пока что алфавит
И знаю первое из предложений букваря».
Его расстроил, возмутил – он стал сердит,
Кричит малому: «Время для ученья тратишь зря.

Как так, одно лишь предложенье изучил».
«Ну может быть ещё одно, второе», —
Подумав, мальчик скромно говорил,
Ещё сильней инспектора расстроив.

«Пусть наказание такого вразумит, —
Решил он, – розг достоин. Будет бит».
Но несмотря на боль, мальчишка наш молчит,
И лишь улыбка на лице его горит.

«Как так?», – сомнения инспектора терзают.
И видит: рядом с ним букварь лежит,
Он нервно книжку эту открывает
И на страницу первую глядит.

«Ни на кого не гневайся, не обижайся,
Будь терпелив, спокоен – всё пройдёт», —
Прочёл он первое из предложений… «Кайся, —
Сказал себе, – ты всё же не урод».

Так стыдно было, он прощения попросил,
Но мальчик отвечал: «Не надо извиняться,
Ведь был я зол, когда ты меня бил,
Не осознал я всё и должен в том признаться».

Тут проверяющий второе предложенье вспомнил:
«Всегда одну лишь правду говори и кроме правды ничего».
И это всё мальчишка в точности исполнил…
Учиться всем царям, пожалуй, нужно у него.

Мыльный пузырь раздулся,
Стал больше, чем целое мыло.
Сказал: «Прощайте», усмехнулся,
Немного сквозняком подуло.

И он летит, переливаясь
Цветами радуги красивой,
Своей гордыней упиваясь
И утонченностью игривой.

Сквозь стенки видно небо голубое,
Внизу поток машин и пешеходов,
Всё это низменно-чужое.
Вперёд, к рождению восходов!

Подальше от родных свою красу.
Я не похож на них, другой я.
Я воздух современности несу,
Во мне всё нового покроя.
И те, кто его видел, удивлялись,
Какой большой, видать, акселерат.
А он летел, безумством наслаждаясь.
И думал, что кричат ему: «Виват!».

Но был лишь мыльный он пузырь,
Их жизнь, увы, не долговечна.
И каплею упал он на пустырь.
Так весела, так радостно беспечна

Была его судьба, без дела и потуги.
А солнце целый день его сушило,
И это была не борьба, а муки.
И стал он плёночкой хозяйственного мыла.