Борис Ильичев - Рандеву

Как в небе тают, улетая облака,
как затихают пламенные речи,
и ты уйдёшь, кивнувши мне – пока!
А новая любовь уже спешит навстречу…
Как тяжело нам расставаться с тем,
кто виноват, а мы пред ним невинны,
как много оправданий, много тем,
а все упрёки пошлы, хоть взаимны.

И душу рвёт предчувствие конца,
и Бытие уже свои сложило крылья,
и первый шаг от своего крыльца
есть просто путь от силы до бессилья…
Как тратим мы бессмысленно ресурс
приязни, зная – он не восполняем.
Как труден постиженья жизни курс,
но мы из неудач урок не извлекаем.

В обманчивом звучаньи медных струн
поют любовь иль марши боевые,
но жгут сердца глаголом знаки рун:
«остынь душа, здесь правила иные».
А истина всем приказала долго жить,
хоть в магазине все патроны – холостые,
и как найти ответ «быть иль не быть?»,
что мучил Гамлета во времена иные.

Ножи зари сверкают на востоке.
Пылает август. Грозы и жара.
С утра трещат нахальные сороки;
днём духота, а ночью мошкара.

Старается последний месяц лета —
спешит в сады с корзинами даров
и звездопадом засыпает до рассвета
заснувшие поля сквозь сито облаков.

Слабеет жар, что был с утра несносен,
плывёт по небу облаков гряда,
янтарный мёд течёт по коже сосен,
а звёзды смотрят в зеркало пруда.

И, исчезая в сумерках, шагают
шеренгами отряды тополей.
Туманы из оврагов выползают,
и сладкой грустью веет из полей.

Наш бывший круг (скорей, овал)
там, где свой бег рождает Прана,
на власти сдержанно роптал,
хоть дробный рокот барабана
в общаге за стеной звучал.

Но барабанщики-стажёры
росли куда быстрее нас
и быстро вышли в дирижёры,
а наши профиль и анфас

хранят в архивах для порядку,
подшитые в одну тетрадку,
и эту «общую» тетрадь
(конечно, в смысле переносном)
потомки смогут прочитать.

Напиши мне письмо, как раскроются почки у вербы.
Той весной, когда буду не здесь, а уже далеко.
Напиши мне письмо, так как я никогда не сумел бы:
как тебе тяжело без меня и как было со мной нелегко.

Напиши мне, каким ожидаются лето и осень.
Говорят, снова будет жара, но покосы зато хороши.
Напиши, будто в небе ты видишь сквозь просинь,
как ведут разговор о себе обе наши души.

Напиши мне, как нынче звучат соловьиные ночи,
как зарницы пылают, пытаясь поджечь горизонт.
Я прочту, я пойму. Не старайся писать покороче.
Напиши, как дожди бьют в раскрывшийся зонт.

Жизнь меж пальцев – а пальцы сухими остались,
но зато покрываются влагой солёной глаза.
Я не помню, какими мы были, с тобой расставаясь,
помню только, как ты мне с тоскою смотрела в глаза.

Намедни выдалась суббота,
трудился до седьмого пота
и чуть восьмой не захватил,
мне просто не хватило сил.

Сегодня снова – продолженье,
а, впрочем, жизнь – это движенье,
и я, как раб сего завета,
уборкой завершаю лето.

Я с детства – трудоголик, раб,
порой устав, ползу, как краб,
и в зимний хлад, и в летний зной
для отдыха к себе домой.

Здесь я нытьё своё кончаю,
уж восемь – нужно выпить чаю,
и, подключив канал вестей,
нырнуть в помойку новостей.

На тех, уже забытых берегах,
на пляжной гальке и на диких скалах,
где даже след исчез мой сам собой,
увы, и не осталось даже малых
примет, как в быстро тающих снегах;
там был исток и воздух был хмельной.

И были тайны судеб страшных звёзд,
Творцом на чёрной вытканы холстине
(тогда и мне таким казался небосвод).
Был Млечного пути едва заметный хвост,
и в облачной прозрачной паутине
кружил фантазий дерзких хоровод.

Как был прекрасен тех фантазий хмель,
как нам всегда его казалось мало,
какие мысли зрели в наших головах…
И вот наш бриг с разгону сел на мель,
трещат борта, уже не до аврала,
и мы теперь как в снах, плывём в словах…

Обмелели омуты влечений,
В сердце поселился холодок,
И в стране амурных приключений
Я давно не гость и не ходок.

Конь мой, что резвился в поле,
вдруг с галопа перешёл на шаг,
научился смирно жить в неволе,
поменял свободу на большак.

По бокам глубокие кюветы
их не перепрыгнуть – не та прыть.
Позади восторги и наветы,
но и те, и те не позабыть.

Прошлое, как театральный задник,
проплывает в памяти порой.
Конь устал, и притомился всадник —
Дай им Бог не счастье, а покой.

Поддавшись чарам Церетели,
который изваял Петра —
(мы чуть с катушек не слетели)
и всё же крикнули ура!
Стоит он средь дождей, метелей,
портянки сушит на снастях;
от статуи, что с бронзой в теле,
туристки прямо на сносях…
Но наша суть – в любых приделах
снег – лишь фантазия богов.
И лепим мы в дерзаньях смелых
подруг из пены облаков.

Любовницы – снега былых времён,
каким огнём горело ваше тело,
был бесконечен список тех имён,
которых вы к себе впускали смело:
героев разных рас, народов и племён,
да всех, своё прекрасно знавших дело.
Теперь затих прибой воспоминаний,
да и скелеты обратились в прах,
осадки наших нравственных терзаний
осели сединой на головах,
а губы позабыли вкус лобзаний —
не мёд, а соли привкус на губах…
Олеги, борьки, витьки и серёжки,
всех и не вспомнить, право, хоть убей,
с кем наставляли вы немаленькие рожки
на головы любящих вас мужей.

Прогресс даёт иллюзию общенья,
где skype становится орудьем обольщенья,
но одиночества, увы, не избежать.
При этом все попытки обобщенья
В одну не смогут все проблемы сжать.

А, впрочем, мы по-прежнему как дети.
Не слишком далеко ушли от йети.
И лбы наморщив, сидя в туалетах,
Стараемся найти ответ в газетах,
Какой закон измыслит завтра власть.
Какую Бог на нас пошлёт напасть.

Стемнело. Мягкий свет упал на подоконник,
дав отдохнуть еще не сожженным свечам —
льют звёздный дождь, как молоко в подойник,
Плеяды в августе на землю по ночам…