Андрей Сутоцкий - Обере'ги Амара'нта. Книга стихов

До свидания, печки и лавочки.
Усмехаетесь, местные умники?
Я вернусь,…
Только – с первою бабочкой.

Жил на свете ботаник Валера —
Обладатель незыблемых нервов:
Был спокоен, как камень в лесу…
Вот, случалось, стоит, на весу
Держит длинный сачок над красивым
Мохноногим жучком красно-синим
И не слышит, что рядом, в отвал
Разгружает песок самосвал.
Или вот ещё: в школе, бывало,
Подойдут к нему девять амбалов,
Отмутузят ребёнка вконец…
Ну а он – всё одно огурец:
Отряхнётся, очочки поправит,
Если стёклышки целы в оправе,
И обратно шагает в поля
С мотыльками цветы опылять.
Удивлялись мы этому другу:
Почему в нём ни зла, ни испуга,
Будто тело – дырявый мешок…
Эх, Валера, ну, что ж ты, дружок?..
Записался б на секцию, что ли…
Проявлял бы себя на танцполе…
Одноклассниц бы в вальсах крутил…

Позади тридцать лет. Без пяти
Долгожданных минут – академик.
Слава, почести, нолики денег…
Как-то раз в перелётном пути
Вдруг почувствовал боль он в груди.
Всё поплыло куда-то… Фортуна,
Где ж ты, сволочь?!.. Летит он с трибуны
В темноту…
Энтомолог, а-у!..
В кулуарах, глотая слюну,
Удивлённые шепчутся тени:
– А ведь был без пяти – академик…

А в аптечной среде безмятежной
Ожидает больного – надежда, —
Пусть сомнительная, неживая,
Но дающая смысл и желанье…
В странном запахе взвешенных смесей
Не шути о плохом и не смейся:
Неуместно, сойдёшь за болвана,
Называя лекарство – обманом.
– Сомневаешься?.. Что за причина?..

Погремушкой гремят витамины…
Витамины, как бусины держит
Очень крепкая нитка – надежда.
Изучай фармацевтику, если
Хочешь жизнь провести свою в кресле,
Разжижая себя аспирином,
Что томится в аптечных витринах.
Там названий полно, как известно…
– Дормипланта мне, будьте любезны…

Вот стоишь ты, сомненьями полон,
Исстрадавшись по женскому полу,
И не веришь, что действом несложным
Возвратить себе силу возможно.
Нет, по-моему, в химии этой
На любовь твою, парень, ответа.
И вообще, ты подумал бы прежде,
Чем входить в этот погреб надежды.

Но… звенит на дверях колокольчик,
Предваряя желанный укольчик;
«Дзинь-дзинь-дзинь», язычочком играя,
Старичков-простачков зазывая.

С гербом, как у советского полтинника,
Меня с утра встречает поликлиника, —
Затоптанная, серенькая старь,
Дрожащая за бедный инвентарь.
В числе других больных я, словно устрица:
Всё спрятаться хочу, но не опустится,
Упав на сцену, занавес… Смешон,
Гляжу-гляжу, забыт, опустошён,
Когда фонарь объявит мне: «Пожалуйста…
Входи, больной… Садись больной и… жалуйся».
А жаловаться – это не моё.
Вон, кто-то прямо здесь уже даёт
Концерты по заявкам ожидающих,
Слюну неуспокоенно глотающих.
Но что-то успокаивает… Что?
Беспроигрышное тихое лото:
Не торопить в молчании обыденном
И слушать, как бегут, стучат копытами…
Не лошади – сестрицы. Каблуки
Уходят прямо им под колпаки.
Час подойдёт и, позабыв про принципы,
Ничто не утаю. И от полиции
Ничто б не утаил… Чего таить?..
Не исповедь, где можно…
подзабыть…

Насквозь пропахнув духом поликлиники,
Сверну я в парк, и в ягодном малиннике,
Подобно мишке, где-то на часок…
И вот уж не пульсирует висок,
Не беспокоят взгляды ожидающих,
Таких же, как и я, смешных товарищей.

Зал спортивный залит тёплым светом.
А по окнам – солнечный Китай.
Пионерка с запахом конфетным,
Ритуалу важности придав,
Вносит знамя. Следуя за нею,
С барабаном подле живота,
Выступает медленный Савелий,
Филантроп и полная беда.
Жаля дробью в блюзовой манере,
Барабанщик вдруг теряет такт…
Пронесло: не слышит вождь фанерный,
До бунтарских лозунгов мастак.
Прозорливым взглядом меря дали,
Устремлён он в будущее… Но,
Друг горнист по имени Виталий —
Не вступает… Хмурится фано…
Даже, вроде, «Аппассионаты»
Прозвучал фрагмент, как проступил…
А в линейку – сонные ребята,…
Молча ждут… «ту би ор нот ту би».

Но решают здесь иные силы,
Что повяжут галстук на груди
И…
отсалютировав красиво,
Вновь забродят призраки беды.
Мир кровавый, красного краснее,
Упетлит пунцовым узелком…

Это ж мы… – покладистые змеи…
И кого считали мы врагом?..
И кого наотмашь наши деды
Отмечали шашкой на лету?..
Стёрлись грани. Блёстким пустоцветом
Под метлою бряцает латунь.

Я стараюсь, ищу замещения —
Не усталости, не одиночеству,
А, представьте, живому общению,
Чтоб без всякого имени-отчества,
Чтоб без всяких там звонких эпиграфов,
Предисловий, пустой отвлечённости
В утвержденьях, что жизнь не проиграна…
Отвечаю вам чуйкой печёночной:
Всё сведётся обратно к простейшему, —
Хитрым сделкам, проектам да выручкам.
Ну, чего не живётся вам, бешеным,
Короедам отбросов опилочных?!..

Вот сижу я в своём кабинетике,
Проглянцованный, злой, отвратительный
И монеткой крутящейся медною
Сделать страх свой пытаюсь невидимым,
Чтоб вообще раствориться, рассеяться,
По примеру воришки в примерочной…
Но они говорят: «Перемелется…»,
Говорят: «Не срывайся на мелочи…»
И… плетётся байда увертюрная,
Философия, в смысле – амбиции…
А сказать бы мне: «Парни, придурки вы…»…
А прицыкнуть бы, ссука: «Убийцы вы!..»

Без улыбок, ровны, как коробочки,
Запустив пятерню в узкобрючие,
Улыбаются сытые сволочи,
Диалогу с врагами обучены.
Восклицают они: «Что за паника?!..
Ты ж такой же, как мы… Удивительно!..
Или, может, поднимешь восстание,
Став на часик пластмассовым лидером?..»
И сижу я, молчу, жажду мщения,
Головою кручу полимерною…
Ну, никак мне нельзя без общения:
Нет ему замещенья, наверное.

Похоже, вы зациклились на классиках?
А как же не зациклиться, когда
Раскручивают вас они, как пассики
И ток дают в ночные города.
И памятники им, и книжки критиков,
Исследованья, фильмы… – всё о них,
Совсем забыв, что есть иные винтики,
Входящие в единый механизм.
И каждый год, и заново, и сызнова,
Посверкивая глянчиком брошюр,
Отвлечь хотят вниманье от «непризнанных»
Двенадцать обоюдных полудур.
А снег летит за окнами, – он выбелит
Для новых строк равнины и поля.
Конечно, издавать Шекспира прибыльно,
На домик с «тачкой» выручку деля,
Но как же в остальном, друзья-товарищи,
Редакторы зелёных кошельков?..