Юрий Ковалёв - Избранное. Стихи

Быть может, грежу я спросонья
и знать об этом не могу.
А может, это просто совесть,
перед которой я в долгу?

И незабвенными годами
я снова душу опалю —
одно лишь слово угадаю,
одну лишь песню допою…
(Из книги «Душа подобна камертону», 1997 г)

Скажи мне, Сеятель, откуда
твоё случайное зерно?
Какое совершить мне чудо,
чтобы в душе взошло оно?

Ты в грудь мою вдохни отвагу,
чтоб, не жалея дней и сил,
я безрассудно на бумагу
судьбу свою переносил.

И пусть сюжет мой будет труден,
и ждать придётся много дней,
пока вкусить сумеют люди
плоды фантазии моей…

Прозрение. И – шок.
И кажется, что снова
ни строчки за душой
не значится, ни слова.

Прозрение. И – мрак.
К утру иссушит кашель.
И кажется, что так
любой досужий скажет.

Прозрение. И с ним —
желание отсрочки.
И надо столько сил
для каждой новой строчки,

чтоб вновь себя связать
с чужой судьбой как брата.
И лучше не сказать,
чем прожито когда-то…

Век прошедший, почти былинный,
вспоминается без труда.
Вот – пропахшие нафталином
полустанки и города,

птичьи трели, любимых лица,
огоньки на ночной реке…
Всё зачем-то в душе хранится,
как у бабушки в сундуке.

Звуки глохнут, цвета линяют,
даль расплывчата, как в дыму…
Ни на что их не променяю,
не доверю их никому!

…Молоко в запотевшей крынке,
книжки, брошенные в траву…
Может, в этой, родной глубинке
я, друзья, до сих пор живу.

Просыпаюсь под птичий щебет
от дыхания ветерка
и смотрю, как растут на небе
белоснежные облака…

Моё родовое древо
стране не давало поэтов.
Оно рождало Отечеству
пахарей и солдат.
Моё родовое древо
ломали военные ветры.
И молодые ветви
калечил свинцовый град.
Моё родовое древо
мозолистыми корнями
апрельскую сдобную землю
в потный сжимало кулак.
Мужала страна и крепла.
И первыми трудоднями
её поднимал из пепла
дед – безземельный батрак.
Моё родовое древо —
мама мёрзнет в окопчике.
Пожары на пол-России,
на всю Россию война.
Моё родовое древо —
отец деревенским хлопчиком
роняет в голодную землю
бесценные семена.
Моё родовое древо…
Россия шумит лесами…
Сколько их, лиц и судеб?
Сколько им дум и лет?
Мне бы тревожить землю
вашими голосами.
Я тоже солдат и пахарь,
поэтому и поэт.

Гомон и грохот прошли по земле:
рушили церковь в русском селе.
Предали Бога и вот наказанье —
стонут охрипшие колокола.
…Где-то в бескрайних полях под Рязанью
церковь, как белая лебедь, плыла.
К ней православные люди спешили,
чтобы покаяться в том, что грешили.
Господу там возносилась хвала.
Только напрасно её возводили,
глину месили и камни мостили,
коль со времён разоренья Батыем
в душах людских не убавилось зла.
Не отыскать на Руси виноватых.
Веру забыли – настала расплата:
брат озверевший выходит на брата,
в душах заблудших – бурьян да зола…

1
Шёл эшелон. Сияла медь
оркестров, пуговиц натёртых.
Кричали барышни: «На подвиг!»
Шептали матери: «На смерть…»

Шёл эшелон в грядущий бой,
собой командовать не вправе.
Попы учили: «К вечной славе!»
Но получалось – на убой…

И было страшно то, что зря
везли на смерть такую силу.
Бубнил оратор: «За Россию!»
Но выходило – за царя…

Шёл эшелон, от стужи лют,
туда, где фронт дымами дышит.
Об этом книги не напишут,
об этом песни не споют.

Картечью яростно паля,
грядёт кровавая эпоха…
Как велика ты и убога,
многострадальная земля!

Ты отрядишь свои полки
бесславно сгинуть на чужбине.
Потом загнёшься от тоски
и будешь предана другими…

– Какая подлая война, —
об этом позже кто-то скажет,
в простуженный надсадный кашель
вплетая горькое:
– Хана!..

2
Метель и крики паровозов.
И от крещенского мороза
багровые как кирпичи
суровые бородачи.

…Тянуло хлебом и жильём.
Как пёс бездомный, эшелон
под грохот орудийных залпов
на запах крови шёл, на запад…

3
…Непременно
будет
за метелью
буря!

Над Петровым
градом
со свинцовым
градом…

Пахнет снегом весна.
Ветрено и сыро…
За окошком – луна
как головка сыра.

От стола до стены
к ней ведёт дорожка…
Мне б от этой луны
откусить немножко.

Столько в детстве чудес!
И мечтать начну я,
как достану с небес
странницу ночную…

Жаль, что трогать луну
мама запрещает,
ведь она мне стену
ночью освещает

и в квадратик окна
смотрит жёлтым оком,
чтобы не было нам
с мамой одиноко…

…Я помню, как морозными ночами
с отцом мы выходили за водой
и звон пустых заиндевелых вёдер
по улицам далёко разносился.
И мы шагали медленно, дивясь
огромной ночи, ясности пространств.
Всё было неподвижно, но дымы
неторопливо поднимались вверх.
И вся деревня как большой корабль
плыла в бескрайнем океане ночи,
и медленные волны темноты гасили окна…
(Из книги «Душа подобна камертону», 1997 г)

Был непоседой,
как друзья-мальчишки,
гонялся за романтикой любой,
играл в футбол, читал запоем книжки
и брил пушок над верхнею губой.

Курил тайком,
писал стихи украдкой,
в горячих спорах сверстникам грубил…
Страна моя тогда была солдаткой,
А я её, как девочку, любил…
(Из книги «Годы и строки», 2015 г)

Не вычеркнуть, не позабыть
курсантский строй, армейский быт,
определённые судьбой мне
сигнал побудки по утрам,
все снегопады и ветра,
и юность как патрон – в обойме…

Ах, как мы спали, как мы спали,
бессильно руки бросив вниз!
Как будто впрямь в боях устали,
как будто вправду были в них!