Елена Крюкова - Сотворение мира

И летели снега на Сыновние ветви-запястья —
Снегирями да сойками, да воробьями с застрех…
И летели снега, заметая последнее счастье,
Что принес мой Ребенок для нас, одичалых, для всех.

И, как молния, слезы в морщинах моих засверкали,
Ветер вервие вил из распатланных старческих кос.
И, подняв бородатые лики, солдаты стояли,
Не скрывая мужицких, снега прожигающих слез.

И пацан золотушный забился зайчонком, юродом
Во подоле моем… Не гляди, мой сыночек, туда:
Это смертная казнь… А гляди вон туда: над народом
Во железном морозе — любви позабытой звезда.

Милые… Вы осторожней Его…
Руки свисают…
Колет стопу из-под снега жнитво —
Я-то — босая…
Прядями ветер заклеил мне рот.
Послушник юный
Мертвую руку на плечи кладет
Рельсом чугунным…
Снежная крупка во щели Креста
Ватой набилась…
Что ж это я, чисто камень, тверда?!
Что ж не убилась?!..
Как Магдалина целует ступню,
Жжет волосами…
Тело скорей поднесите к огню,
Шубой, мехами,
Шалью укройте — замерз мой Сынок!
Холодно, Боже…

В наших полях и мертвец одиногк.
Холод по коже.

Как кипятком, ветер потный мой лоб
Снегом окатит.
Тише!.. Кладите сюда, на сугроб,
Места тут хватит:
Я постелила рядно во полях,
Где недороды,
Где запоют, клокоча, во лучах
Вешние воды…
Вытянул тело-то… Спи, отдохни…
Вишь, как умают…
Пусть над костром, в матюгах солдатни,
В кости играют…

Что ты?!.. Пусти, узкоглазый чернец!..
Мне в рот не тыкай
Снег!.. Я живая… Еще не конец,
Слезы — по лику…

И неподвижно Спаситель глядит
В небо святое,
В небо, где коршуном Солнце летит
Над пустотою.

Дай-ка я холстом Тебя укрою —
Все морозом мышцы сведены…
Дай повыть над милой головою —
Боже, все мы так обречены…

Сдерну плат с заморской блесткой ниткой —
Грудь Твою ожжет моя скула…
Все мои пожизненны пожитки:
Только смерть я в жизни нажила.

Стынет Волга выловленной рыбой…
Помню, помню зубы белые волхвов!..
Как нагнулся царь веселой глыбой,
Высыпал рубин из рукавов…

А потом в ночи они запели —
Господи, как пели-то они!..
И зажгли над сеном колыбели
Во стеклянных фонарях — огни…

Спал Ты, Сын, как белочка-летяга
В теплом, мохом выстланном дупле…
Кто же знал, что станешь ты бродяга
И задуешь ветром по земле?!..

Как — ладонь ко рту — ревмя ревела
Я тогда — в Рождественскую ночь!
Гладила в пеленках персик тела,
Билась головою: лучше б дочь…

Ведь уже тогда я это знала,
Было мне видение тогда —
Снеговое, злое одеяло,
Вбитая в ладонь Твою звезда.

А теперь жестоко, жадно плачу
Над Твоей родимой головой,
Что лежишь под шубою горячей
Ты такой красивый…
и живой…

Затянули узлы. Подхватили на ткань.
Во тьму вознесли.
И могильщиков рваная, бедная брань
Во чреве земли.
Две старухи со свечками грозно стоят
Опричь голытьбы.
Их мышами и кашами пахнет наряд.
Глаза голубы.
Бросил лысый могильщик на спину ремни
И чинарик поднес
Ко губам… Сохрани же меня, сохрани
От безумия слез.
Я видала в сем мире премного смертей.
Я приемлю свою.
Но вот эта — Сыновья! — всех прочих лютей.
Я стою на краю
Чернозевной, распахнутой пасти сырой.
В лоб втыкаю щепоть.
Ты родной. Ты сынок. Никакой не герой.
Никакой не Господь.
Но могильщика крик!
И хватаю комок
Задубелой земли —
Ее ломом кололи повдоль моих ног,
Что за гробом прошли.
И бросаю комок тот железный туда,
В деревянную твердь.
И отныне. Навек. И всегда. Никогда —
Не прощу тебя, смерть.

…А мы пришли туда
С предивными дарами:
В китайском термосишке —
Горячее питье:
Чай с коньяком; и мандарин; и лап еловых пламя;
И яшма, чтобы в землю
Нам здесь зарыть ее.

А ветер мял, качал
Осанистые сосны!
Мы сели под сосну.
Мы пили крепкий чай.
Снег на картошку сыпал
Каленой крупной солью.
На дне сумы дорожной
Нашлась еще — свеча…

Мы сели близ могилы.
Мы свечку запалили.
Мы радовались жизни.
Благословляли боль.
Спи, Господи, Ты сладко!
Пируем на могиле.
Прости ты нам пирушку,
Еловая юдоль.

Сколь мало в жизни счастья!..
А счастье — блеск посуды,
Начищенной старухой
До Солнца, докрасна…
Сколь мало в жизни счастья!
А вот оно и чудо —
Когда в чаду подъезда —
С возлюбленным — одна…

Так выпьем же, подруга,
На свежей на могиле,
Хотя прошло не девять дней,
А три лишь, только три!..
Да очи цвета яшмы
Расширились, застыли…
И шепот на морозе
Звенит: «Смотри… смотри…»

И я туда взглянула,
Куда рука тянулась
Марии Магдалины…
И обомлела враз,
И нежностью — до чрева,
До пяток содрогнулась:
Стоял во вьюге Ангел,
Свеченье шло от глаз.

Подруга зарыдала.
И свечка загасилась.
И улыбнулся Ангел:
— Живой Он, мать. Живой. —
Негнущейся рукой
Я по-мужски перекрестилась —
Крестом таким широким,
Как сосна над головой!

Вскочили мы, пылая.
Рассыпались в сугробе
Картошка, вобла, свечка,
Рукавицы — на ветру…
И улыбался Ангел:
— Так — нет Его во гробе.

И щеки так горели —
Я тоже не умру.

И щеки так горели —
Как сливы и гранаты!
И слезы так стекали —
Алмазы-жемчуга!
И жизнь вокруг сверкала
Не грязной и проклятой —
Рекою ледоходной,
Грызущей берега!

И обнялись мы, бабы,
Над свежею могилой,
Над милою могилой,
Могилою пустой!
И нас земля родная
Качала и любила.
И не снега сияли,
А звезды
Под пятой.

…Страна, держава гиблая —
Туманы все великие,
Вокзалы неизбывные,
Полны чудными ликами…
Да поезда товарные,
Взрывчаткой начиненные, —
Да нищие пожарные,
В огонь навек влюбленные…
Россия,
сумасшедшая!
Тебя ли петь устану я?
В грязи твоей прошедшая —
В какую святость кану я?!..
В откосы, где мальчишки жгут
Сухие листья палые,
В заводы, где, проклявши труд,
Мы слезы льем подталые?..
Полынь, емшан, седой ковыль,
Кедрач, органом плачущий, —
Да инвалидный тот костыль,
Афганский, рынком скачущий… —
Птичий базар очередей,
Котел кипящий города —
Да лица выпиты людей —
Идут, Предтечи Голода…
Пивной буфетчицы живот…
Костистые ломбардницы… —
А кто во флигеле живет? —
Да дочь наркома, пьяница…