Игорь Кохановский - Игра на вылет

Эта дата – и Татьянин день,
и рожденья моего дружочка,
да простят мне сантиментов тень
ради незабвенного Васёчка —
так со школы, в дружбе утвердясь,
называли мы друг друга в шутку,
ибо стали запросто вась-вась
сразу и отнюдь не на минутку.

Проснулась задремавшая метель —
белая, шикующая замять,
и, былого вспомнив канитель,
на меня с улыбкой смотрит память.

С ней устрою нынче рандеву,
свидетельницей незабытой были,
и вновь увижу, словно наяву,
какими с другом мы когда-то были.

Промелькнувших, незабвенных лет
замять памяти отчаянно дробится
на всех тех, кого уж с нами нет,
словно колется, их воскрешая лица.

В день такой пристало вспоминать
только всё хорошее, вестимо.
Но не сходит что-то благодать
в душу… Почему – необъяснимо…

Видимо, уж больно далеко
время то, беспечное, как юность,
где жилось и думалось легко,
и где жизнь не мчалась, а тянулась
и таким манила впереди
замыслом, рисковым и туманным,
что теперь, когда всё позади,
замысел не выглядит обманом.

Вот опять в твой день рожденья, друг,
начинают все телеканалы,
впав как в недержания недуг,
восхваленья расточать обвалы.

В этот день ты – словно модный тренд,
ибо, как никто, ты современен —
в играх с властью твой эксперимент
оказался попросту бесценен.

Ты прости, но стал я не любить
посиделки эти в день рожденья,
где похвал уродливая прыть

вызывает только раздраженье,
а твои шедевры терпят крах,
перепев их – как шаблон безвкусья,
что царит на этих вечерах,
от чего невыносимо грустно…

Перепев тебя чреват всегда
сменой стиля, как канвы спектакля,
словно родниковая вода
кипячёной вытеснена нагло.

Да, тебя скопировать нельзя,
а переиграть – пусты старанья,
и смешны растраченные зря
голоса бескрылые страданья.

Просто особливый тембр твой
и твоя алхимия актёра
завораживающей игрой
покоряют вмиг, без разговора.

И, когда народ покорный наш
втихаря на кухнях лишь хихикал,
ты вовсю смеялся, дерзкий шарж
выдав нам на затхлости улики.

Ты был хриплым голосом страны,
совестью её и забиякой,
не щадившим дело сатаны,
что давил сгущающимся мраком,
что зажал тебя в свои тиски
и терзал, как загнанного волка,
но ты лихо вышел за флажки,
егерей партийных сбивши с толка.

Твоего крутого бытия
ныне разбирают мелочовку,
случаи загульного питья
обходя достаточно неловко.

Вслух о том не говорят почти,
а намёком только, между строчек,
словно в неком смысле взаперти
пребывал тогда мой друг Васёчек,
где под кайфом можно ни о чём
не грустить сознанием угасшим,
наслаждаясь всласть параличом
разума, на время бесшабашным.

Понимаю, вспомнив наши дни,
что безалаберность, как зла приманка,
соблазнила как-то искони
шалого тебя, как шарлатанка.

Соблазнила, и ты сдался ей
на беду планиде и таланту,
чтобы стать заложником страстей,
ведущих жизнь к досрочному закату.

Что теперь об этом говорить,
ты ушёл внезапно – вспомнить страшно,
смерти проиграв свой способ жить
в личной с нею схватке рукопашной.

Ты актёр был и в быту играл,
где импровизировал успешно,
жизнь ввергая в шумный карнавал
на юру державы тьмы кромешной.

Твой азарт и притащил к беде,
к пропасти духовного коллапса,
привязав, как цепью, к наркоте,
с коей ты играл и доигрался.

Дыховичный, увидав людей,
вкруг тебя тогда мелькавших клипом,
бросил, что сей выводок чертей
к гибели тебя убойным клином
приведет однажды. Он был прав —
те, кому безвременье вручило
твой талант, сжимали, как удав,
жизнь твою, приблизив день кончины.

Ты стал ценить в приятельской гурьбе
лишь тех, с кем быть в гульбе весьма вольготно,
льстивая же преданность тебе —
пропуск в круг друзей – кому угодно…

Знаю тех, с кем ты тогда кружил
в компашке, незатейливой и тусклой,
где ты возвышался, как транжир,
и кумир, обласканный по-русски.

Ты там, как ни печально, пребывал,
где бред загула тешил, как бравада,
и своей судьбы беспутный бал
довести сумел-таки до ада.

Видимо, сознания поток
говорил тебе в часы прозренья,
как ты в этом мире одинок,
не сказав, где кроется спасенье.

Это одиночество твоё
мучило тебя как безысходность,
где лишь морфий – пропуск в забытьё —
тяжесть бытия менял на лёгкость.

Средь шестидесятников – изгой,
хоть поэты – лидеры эпохи —
расточали все наперебой
в адрес твой одни лишь «ахи»-«охи».

Но и тот, кто за твоих «волков»
пред тобою преклонил колени,
равным вновь признать был не готов,
хоть ценил талант твой как явленье.

Время всех, как истины закон,
по местам расставило, как надо,
из кумиров канувших времён
нету никого с тобою рядом.

Ты один красуешься, как перст,
как сомнений наших вдохновитель,
как средь гор обычных Эверест
и как с мраком времени воитель.

И твоя «Охота на волков»
отражает наши дни зеркально,
а мишенью яростных стрелков
стал герой сегодняшний, реальный.

Выходил не раз он за флажки,
был слегка однажды даже ранен,
но бессильны перед ним стрелки,
ибо ловок этот умный парень.

…Есть одной гипотезы посыл:
если б жил поэт не так, как вышло,
он, наверно, бы не совершил
дела, предначертанного свыше.

У дилеммы сей ответа нет,
потому как видеть мы не можем,
что он сделал бы за смену лет,
в коих бы без плена пьянства прожил.

Всё пошло так, как пошло… Увы…
Но уж сколько лет после ухода
баловень успеха и любви
песнями живёт среди народа.

Мы с ним непохожим шли путём
каждый к заповедной своей цели,
и заботясь только об одном:
делать то, что делать мы умели.

Эти-то различные пути
нас, в конце концов, и отдалили,
а потом и развели почти
пагубных сует житейских вилы.

Один эксцесс меж нами промелькнул,
когда ещё дуэт наш не распался…
Конфликт растаял, как досадный гул,
но он достоин краткого рассказа.

Как-то раз один приятель мой
в НИИ каком-то на концерте тайном
услышал от тебя рассказ живой
и удивлён был им необычайно.