Анатолий Крикун - Отец и сын. Драма в стихах

За грех какой творцом тебе дана!

(Входит Афанасьич с рюмкой, шпагой и одеждой)

Что, Афанасьич, годен я к гулянью

В сад Летний на призыв отца прибыть

Языческую статую Венеры присутствием и взором освятить?

А ф а н а с ь ч. Коль батюшка велел, то непременно

На машкераде том вам должно сударь быть

И девку голую из розового камня узреть и возлюбить.

Спаси Христос, чтоб в этот сад ногой мне не ступить.

26 июня 1715 г. Летний сад. Галерея над Невой.

А в т о р ы. « Сад Летний мой – прекрасней чем в Версале

В чухонских топях будет насаждён» – так похвалялся Пётр Людовику в запале.

Сюда за много вёрст мешки с землёй таскали:

Солдат, пленённый швед и лапотный мужик

И на костях в болотной хляби тот сад по повелению возник.

Сюда из итальянской дали статуи древние явили бледный лик.

Устроенный по сказочному плану, он сказкой стал-

Под солнцем тусклым красочный цветник.

Каналы и пруды, беседки и фонтаны,

Прямые линии подстриженных аллей

Манили в тишину где тощие тюльпаны

Тянулись вверх хлад северный презрев.

Теснились вдоль аллей античные подделки

Неведомых немецких, итальянских мастеров,

Глазницами пустыми императоры и боги

Взирали на снега гиперборейских варваров.

Богини греков диких варваров пугали своею неприличной наготой,

Жеманных кавалеров с их матрессами манили в альковы,

Чтоб заняться неприличной страмотой,

И статуи при том невинно удивлялись,

Сцепив уста учтивой немотой.

От тёмных вод Невы шёл по аллее сада Царевич Алексей,

А рядом семенил на тонких ножках в парике громадном,

С растерянным лицом, кафтане неопрятном,

Ошеломлённый дел печатных мастер – директор типографии

Аврамов Михаил.

Неглупый от природы, шустрый малый, в Голландии учился

И читал Псалтырь,

Но вид нагих фигур безгласных истуканов

Свезённых из Европы его остановил

И голос плачущий, испуганный и тихий типограф к Алексею обратил.

А в р а а м о в. Я исповедуюсь царевич как пред богом,

Что совесть христианская во мне ещё жива.

Как поклоняться идолам языческим и в церкви сокрушать колокола?

А л е к с е й. Каким же идолам?

А в р а а м о в.В иконах здесь стоящих над хладною рекой,

Что в идолах языческих, бесстыдных смущают душу силой бесовской.

Отцы и деды ставили иконы в домах своих и на пути своём.

Иконы те имели силу божью, а что теперь в кумиры мы несём?

Служили мы на днях в Шутейнейшем соборе пьянчужке Бахусу,

Что христианами Ивашкою Хмельницким наречён,

А ныне в сад к всесквернейшей Венере – богине блудной

Я как православный пастырь к бляди приглашён.

И вам, надёжа-государь и мне без нашей воли

Придётся батюшке в том машкераде послужить

Богам, которых Бог-Отец изгнал на землю,

И именем Христа распятого в уродов-истуканов вселил

Чтоб истинный и твёрдый дух смутить.

А л е к с е й. Ты веришь в сих богов?

А в р а а м о в. Отцы святые знают, что эти боги-бесы

Изгнаны из капищ и палат своих

И прячутся в местах пустых и тёмных

И притворились в идолов бездумных, каменелых,

Чтобы воскреснуть как придёт пора Антихристу служить.

А л е к с е й. Когда наступит та пора – когда они воскреснут?

А в р а а м о в. Они уже живут средь нас невидимы пока,

Ведь оскудело ныне святое христианство

И боги ожили сии покинув норы тёмные

И жалят ядом души тех в ком вера не крепка.

Вот ныне и явились к нам отступникам и грешным

И мы любезно приняли их в гнусный маскарад,

Смешались с ними, скачем, пляшем, пьём,

Не замечая, что в пучину волн

Как стадо дикое свиней несёмся прямо в ад.

А в т о р ы. На Летний сад спустилась ночь и тучи грозовые

Ещё не вспыхнул фейерверк и воздух тёплый тих,

Не веял лёгкий ветерок, зарницы гасли дальние

И молнии безгромные являли светлый миг.

И с каждой вспышкой голубой являлись бесы белые

Как призраки бесшумные из мраморных статуй

И исчезали в темноте в аллеях словно демоны

И растворялись как туман в фонтанах водных струй.

А л е к с е й. А, ведь, и правда в деле том узрелись черти белые.

Куда идём, к чему придём? …Без бога пропадём!

Чёрт знает, что ты говоришь Абрамка.

Умом ты может быть нежданно повреждён-

От чтенья мудрых книг явилась неполадка.

А в р а а м. Я истинную правду говорю

Сам по себе познал я эту нечисть.

Твой батюшка моей рукой создал печатные листы

С рисунками блудливых тех богов и прочих сумасбродных действий.

С тех пор смутился ум и впал я в страшный блуд

И боги мерзкие мне в снах ночных явились,

От бога отступил и душу загубил-

Венера с Бахусом в мои дела вселились.

А л е к с е й. Каким же образом являются к тебе?

А в р а а м. Как Мартин Лютер краснорожий стал

Наш Бахус с пузом как пивная бочка.

Венера, девкою гулящей телом оголяясь, с пахабным взглядом

Лезет в баню где я парюсь в одиночку.

А в т о р ы. Раздались голоса….По узенькой тропе

В кромешной темноте зарделась света точка,

Кроваво-красная она вдали плыла

Как Марсова звезда – войну и смерть пророча.

По голосу отца тут Алексей признал,

Мелькнула мысль в кустах от батюшки спасаться,

Но было поздно – Пётр его узнал и крикнул: – Зоон!

Сын мой, бог милость нам явил,

Сподобил в нужный час друг с другом повстречаться.

Спасибо Алексей за жданный мной подарок-

Твой корабельный лес мне вовремя приплыл

И дело двинул, что пришло в упадок.

Ценю твои труды – когда помощник мне,

Да только нет усердия к делам большим являться.

А в т о р ы. Улыбка от стыдливой радости явилась на лице

И сердце затряслось от призрачной надежды,

Царевич удивился – ведь отец давно не говорил с ним

Так тепло, радушно – как когда-то прежде.

Он подошёл к отцу, снял шляпу и поклон отвесил низкий.

Губы приложив к поношенной поле гвардейского кафтана,

Мозолистую руку целовал и заглянул в глаза с надеждой прямо.

От редкой похвалы по телу дрожь прошла,

Но вспомнились слова Михайлы Авраамова.

Увидел страшное и милое лицо, усы, как у кота,

И ясный, цепкий взгляд суровый,

Но вспомнил, как ему шептали чернецы —

Как царь – антихрист заковал страну в оковы,

Как спутники его из чужедальних стран

Россию грязью и помоем поливали,

Смеялись над невежеством с Петром

Мёд пили и российский хлеб жевали.

«Проклятая страна и проклятый народ

Где водка, кровь и грязь у смрадных

Дикарей во всех углах таится

И где медведь крещёный в европейских обезьян

С потуг Петра мечтает превратиться.

И проклятый народ себя лишь только чтит,

Всех немцев остальных скотами почитает,

Шептали, как отец церковников не чтил